Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Шрифт:
Тут, в этой районной больнице, Яков Гаврилович оперировал Марию Ивановну, и опять не обошлось без участия Ванина. «Что ты раздумываешь, — сердился он, — послужи науке, она сколько лет ждала тебя!» Удачная операция стала темой для диссертации на степень доктора медицинских наук. Самсон Иванович снова его поддержал, надавал ему тщательно подобран–ных материалов и советов. Где он все это набрал, когда вычитал, зачем ему, терапевту, это понадобилось, трудно было понять. Диссертация привела Самсона Ивановича в умиление. Он долго обнимал своего друга, хлопал по спине и повторял: «Ай да
Прекрасный друг, чудесный, недаром его всегда тянуло сюда.
Студенцов поставил машину в тени, прошел в глубь двора и сел на удобную скамейку под грушевым деревом. Идти к Ванину на квартиру было бы сейчас бесполезно, он на обходе и, освободившись, этой дорогой пройдет завтракать домой. В фруктовом саду было тихо и прохладно, где–то близко слышался щелк садовых ножниц и чуть колыхались листья на развесистой яблоне.
Занятый своими мыслями, Студенцов не заметил, как по дорожке прошла женщина и остановилась невдалеке.
— Скажите, пожалуйста, — обращаясь к человеку, обрезавшему сучья на дереве, проговорила она, — где я могу увидеть доктора Ванина? Мне сказали, что он здесь где–то в саду.
Ветви на дереве шевельнулись, высунулась рука с ножовкой, и снова послышались щелк ножниц и звуки пилы.
— Я спрашиваю, где врач, — повторила женщина.
Из зеленой листвы пришел короткий ответ:
— Он занят, обратитесь к фельдшеру.
Опять застучали ножницы и заходила ножовка.
— Я не больная, вы слышите, — настаивал голос с земли, — мне нужно видеть Самсона Ивановича.
— Ничего не выйдет, — донеслось сверху, — он очень занят.
Внизу начинали терять терпение:
— Покажите его мне, где он.
Из листвы показалось глубоко озабоченное лицо. Увидев незнакомую женщину, Самсон Иванович — это был он — сунул ножницы в карман.
— Одну минуточку, я сейчас спущусь.
На землю спустился высокий, полный человек лет пятидесяти, в широких шароварах, заправленных в сапоги, в широкой расстегнутой рубахе. В пышных усах его застрял зеленый стебелек, темную окладистую бороду, чуть тронутую проседью, покрыли свежие опилки. Он оглядел женщину и стал стряхивать приставшую к шароварам кору.
— Я — врач из Мякинина, — сказала она, — ваша соседка.
Он взял ее руку, и на его тронутом рябинками лице появилась широкая улыбка:
— Так бы сразу и сказали. Рад познакомиться.
Голос его звучал мягко, певуче, глаза смотрели прямо.
— Я к вам по делу.
Самсон Иванович замечает сидящего неподалеку Студенцова, широко разводит руки и вдруг восклицает:
— Якушка! Вот не ждал! Какими судьбами?
Он спешит к нему с раскрытыми объятиями, повторяя на ходу:
— Вот одолжил! Спасибо! Не ждал…
Студенцов встает, делает несколько шагов навстречу и протягивает ему руку. Ванин долго пожимает, трясет ее и любовно заглядывает ему в лицо. Вспомнив о женщине, поджидающей его, он
— Ешьте, пожалуйста, — предлагает он ей, — это свое, не купленное. Значит, нужен я вам? Очень приятно, к вашим услугам. Только вот что, голубушка, сейчас не могу. Завтра чуть свет ждите — приеду. И выслушаю, и помогу, а сейчас увольте… Сами видите, старый друг пожаловал… Так ничего, согласны?
Он провожает ее до ворот и кричит вслед:
— Счастливо вам доехать, утром чуть свет прискачу.
Ванин спешит к своему гостю и, счастливый, ухмыляется:
— Ну, Якушка, теперь давай по–нашему, по–русски, поздороваемся.
Он загребает Студенцова в свои объятия, и они трижды целуются.
— Не забыл–таки меня, спасибо. Год как не показывался, чем же мы прогневили тебя? Все некогда? Работы много, на части рвут, или не до нас было, до безвестных людишек? Не обижайся, я это так, без обиды. Навестил, и на том спасибо. Пойдем, я тебе больничные приобретения покажу. Скажешь, видел, не поверю. У нас тут перемены небывалые, не хозяйство, а великолепие.
Он обнимает дорогого гостя и водит его по саду. Самсон Иванович легко скользит между кустами, ему нетрудно взобраться на дерево, чтобы сорвать там заманчивый плод.
— Яблонь стало сорок пять, — почти торжественно произносит он, — вишен сто двадцать, а слив — не сочтешь. Сам садил, сам и растил.
Он увлекает Якова Гавриловича в огород, чтобы удивить «невиданной» капустой, «небывалой» свеклой и «неповторимой» тыквой. На поливном огороде навстречу им поднимается стайка скворцов и ворон, о них у него разговор особый.
— У–у–у, нахлебники! — грозит он им пальцем. — Воду эти бездельники добывают здесь, зерна — на нашем полевом участке, а закусывают больничными помидорами. Для безопасности обжоры скворцы заключили союз с воронами, чтобы те защищали их от кобчиков.
Счастливый хозяин смеется, хохочет, словно подмигивает земле, народившей ему такое богатство. Он делает букет из зеленого лука, стручков гороха, моркови и любезно преподносит его другу:
— Не обессудь, народ мы простой пиитов не разводим, прошу не побрезговать… А вот и помидор для коллекции. Не ручаюсь только за качество, ранний, значит, с брачком. Все, что ранено жизнбю, спешит вызреть, так уж водится в природе. Яблочко с червоточинкой всегда спелее других.
Яков Гаврилович берет «букет» и помидор, смотрит на подарок и прыскает со смеху:
— Прикажешь в вазу его поставить или на кухню снести?
— Как соблаговолишь, была бы честь оказана, а там воля твоя.
Каждый раз, когда Студенцов приезжает сюда, он должен осмотреть больничное хозяйство: прибавление породистого скота, новые посадки — и дать оценку гибридным плодам. Занятие это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Не такую природу любит Яков Гаврилович, его привлекает другая — девственная, не тронутая трудом человека. От огородов и садов пахнет, как ему кажется, навозом и потом, огороженные забором, охраняемые сторожами, они лишены величия, нет аромата соснового леса и чувства вечного покоя бескрайних степей.