Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Шрифт:
Как могла такая умная и взыскательная девушка влюбиться и выйти замуж за него?
Случилось Лозовскому лет десять назад, будучи научным сотрудником института терапии, пользоваться услугами и руководить занятиями своей помощницы — молодого врача. Она недурно была подготовлена, хорошо знала физиологию и у постели больных обнаруживала опыт и сообразительность. Девушка любила терапию, пристрастилась к ней так, как это только возможно в дни неистовой юности. Трудилась она с завидным увлечением, молча, спокойно, изредка нарушая тишину глубоким вздохом. Казалось, в глубинах ее существа идет сокровенная жизнь, и низко опущенные веки и плотно сомкнутые губы эту тайну охраняют. Лозовскому нравились сосредоточенно–строгий облик девушки и ее готовность без устали
Однажды, когда в лаборатории никого, кроме Лозовского и его помощницы, не было, из соседнего поме–щения вдруг донеслись женские крики о помощи. В небольшой, слабо освещенной комнате, служившей для опытов на животных, они увидели пожилую ассистентку, которая, едва удерживая за ошейник мечущуюся собаку, не сводила с нее испуганных глаз. Бешеное животное, истекая слюной, норовило укусить ассистентку, в любой момент могло произойти несчастье. Прежде чем Лозовский успел на что–нибудь решиться, молодая сотрудница бросилась к собаке, ухватила ее за ошейник и увела из помещения.
В последующие дни на кафедре только и говорили, что о случае с бешеной собакой. На утренней конференции из пятнадцати минут, отведенных для кратких сообщений, десять были посвящены отважному поступку девушки. Неожиданно возросший к ней интерес не миновал и Лозовского. Он разглядел у своей помощницы многое такое, чего раньше не замечал. Она умела со вкусом, изящно одеваться, не подчеркивая перед другими преимущества своего туалета. Платье и халат удивительно шли ей, а темная шляпка с замысловатой лентой, пристегнутой к полям, делали прелестной. Достоинствам дев}чнки, казалось, не было предела: ее спокойствие поразительно, она никогда не выходит из себя. Иногда, правда, ее лицо каменеет и во взгляде сквозит холодок, но и это не безобразит ее. Смеется она тихо, смех ее немногим больше улыбки, ходит она медленно, отвечает не сразу, после короткого раздумья. Как подобает герою из романтической повести, склонному чуть ли не с первого взгляда влюбляться, Лозовский довольствовался немногим…
Время от времени восторги и восхищения сменялись коротким отрезвлением. Здравый смысл поднимал поникшую голову, чтобы сказать: «Кокетство и улыбки тебе голову вскружили, все это сущие пустяки. Задачи любви решаются трезвым сознанием и свежей головой, никаких неизвестных, ответ должен быть ясен обоим — точно ли вы подходите друг к другу, что вам это чувство сулит и хватит ли его на всю жизнь?»
Верное своей природе, любовное чувство действовало здравому смыслу наперекор. По–прежнему любая удачно брошенная фраза, наивный жест, малейший успех девушки в повседневных делах наполняли Лозовского счастьем. Как подобает влюбленному, он многое увидел, но еще больше упустил. Где было счастливцу заметить, что его влюбление совпало с подвигом девушки и с тем, что сотрудники все больше заглядывались на нее. Случай с бешеной собакой лишил его памяти, а заодно и самообладания.
Служебные обстояте/.ьства Еынудили Лозовского надолго оставить Москву. Он уехал весной и вернулся к началу осени. Разлука подействовала на него благотворно, она развеяла иллюзию и вернула ему утраченный покой. По–прежнему научный сотрудник и его помощница встречались в лаборатории и в клинике, бок о бок трудились, довольные друг другом и собой. Лозовский о прошлом не вспоминал, словно вовсе не был уязвлен любовью…
Как–то зимним вечером, после особенно трудного дня, девушка предложила Семену Семеновичу пойти с ней на концерт в Большой зал консерватории. Ее подруга заболела, — не пожелает ли он воспользоваться билетом? Концерт обещал быть интересным, и Семен Семенович согласился. Музыка Шопена, Шуберта и Моцарта всегда ему нравилась, помимо того, хороши были исполнители.
Они встретились в фойе и, веселые, довольные, заняли свои места. Раздались первые звуки оркестра, и с этого момента девушка преобразилась: глаза затуманились, взгляд стал далеким, чужим. Семен Семенович и сам горячо
В Лозовском опять всколыхнулось прежнее чувство, он снова любил и был счастлив, готовый всячески оправдать новую вспышку нежности. «Что толку воевать с ветряными мельницами? — говорил он себе. — Девушка хороша, добра, безмерно предана науке… Ее чуткое сердце откликается на музыку, поэзию, на страдания больных и даже животных. Ничем не убедишь ее ставить опыты на щенках… Меня сближают с ней общие творческие интересы, влечение к искусству и многое другое».
Этому голосу возражал другой — трезвый, насыщенный опытом: «Ты уподобляешься Санину в «Вешних водах», Владимиру Петровичу в «Первой любви» и автору исповеди в «Белых ночах». Уж очень они беспомощны, на привязи у чувства, смысл которого им непонятен. И любовь их разгоралась без серьезного повода. Одного околдовали «густые брови, немного надвинутые, настоящие соболиные», другого — лицо «доброе, умное, чистое, несказанное, с черными глубокими, залитыми тенью и все–таки светившимися глазами…», третьего — «обворожительный стан», «неземной взгляд», «овеянный грустью лик»… У Тургенева этого добра сколько угодно, немало и сбитых с толку сердец…»
Все увидел и прочувствовал Лозовский, а главное упустил. Плененный мужеством девушки, ее любовью к науке и музыке, он недооценил ее выдержку и характер, которых так не хватало ему. Сколько раз ее твердый и спокойный взгляд приходил ему на помощь, сдерживал его безудержный порыв, вселял покой там, где бушевали бесплодные страсти…
Случилось это давно, и звали девушку — Евгения Михайловна.
Еще раз судьба свела Лозовского с ней, но на этот раз не к добру.
Только что отгремела великая война, Семен Семенович и Валентин Петрович вернулись в Москву. Их земляк и товарищ по институту Ардалион Петрович, или Ардик, как они называли его между собой, провел эти годы на кафедре, успел защитить диссертацию и получить степень кандидата медицинских наук. Он встретил друзей с распростертыми объятиями. Лозовскому он помог занять место ординатора в клинике, Злочевского порекомендовал в лабораторию. Некоторое время три товарища рождения тысяча девятьсот двенадцатого года занимали комнату в общежитии, питались в общей столовой, жили неразлучно, но мечтали порознь. Каждый надеялся сотворить чудо: один — в анатомии, другой — в терапии, а третий — в радиоволновой физиотерапии.
В те годы Ардалион Петрович был добрым и приятным малым. Не слишком разговорчивый, застенчивый и замкнутый, он много и серьезно изучал медицину, избегал веселых пирушек и питал нежную привязанность к лабораторным котятам. С ними он резвился, как ребенок, и нередко уносил их в портфеле с собой, чтобы дома продлить забаву. Непривлекательные черты его лица скрашивались непосредственной простотой в обращении с людьми, подлинным благодушием и строгим отношением к себе и к другим во всем, что касалось нравственных правил. Никаких уклонений от моральных норм, никакой сделки с совестью.
Шли годы, Лозовский преуспевал в лаборатории и клинике, его друга занимало входившее в моду лечение ультракороткими радиоволнами высокой частоты. Будучи той же природы, что лучистая энергия токов Д’Арсонваля, диатермии, видимого солнечного света, инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновых лучей, известных уже в медицине, вновь открытое излучение обнаруживало необыкновенную избирательность: действуя на определенные ткани и соки, не затрагивать других. Под ультракороткими лучами гибнут яйца паразитических червей, вредители сельского хозяйства — долгоносик и клещ, повышается зсхожесть и энергия прорастания семян, надолго сохраняются снятые плоды и обеспечивается их дозревание. Влажное дерево, просушка которого длится обычно до сорока суток, под действием лучей высыхает в тридцать минут.