Повесть о Платоне
Шрифт:
А если я решу остаться оратором и продолжать выступления?
Это твое право. Но после суда, а не прежде, и этого для нас достаточно. Город уже не будет прежним городом, и ты уже не будешь прежним человеком. Теперь, с твоего позволения, мы хотели бы завершить разбирательство.
Мне, насколько я знаю, разрешается произнести последнее слово.
Если желаешь — говори.
Вердикт горожан
50
Горожане, живущие у ворот епископа! Вы слышали, как Платон защищал себя и как спорил с ораторами. Он сильно говорил, ничего не скажешь! Но был подвергнут суровой критике за крайности, в которые впал. Так или иначе, арбитрами в этих великих прениях станете вы:
51
Сидония. Кажется, я пропустила последнее заявление Платона. Интересно было?
Мадригал. Да, очень. Мне вспомнилась наша учеба в Академии. Было много вопросов, выкриков. Хочешь, я попробую…
Сидония. Если тебе не трудно.
Мадригал. Платон вот что сказал:
Позвольте спросить вас: можем ли мы притязать на понимание чего-либо? Задайте этот вопрос любому из горожан, и вы не получите внятного ответа. И тем не менее мы критикуем минувшие эпохи за нелепость их верований. Простите — я вновь ошибся. Есть кое-что, в чем мы уверены. Мы знаем, что до некоторых пор должны мириться с бременем лишних, вредных измерений и что впоследствии они отомрут. В каждом приходе есть горевальня, где мы можем изливать наши тревоги и сокрушения, не опасаясь, что нас увидят. Скажите мне: разве это жизнь? Мне уже трудно мириться с нашим терпением, с нашим бесконечным отправлением обрядов и следованием обычаям, с нашим ожиданием. Некоторые из нас старятся и вянут. Я помню, как моя мать начала удаляться и под конец стала едва видимой даже для меня. Что здесь прекрасного? Что здесь, выражаясь словами хранителей, такого, чему должно быть? Я не утверждаю, что все плохо, и не утверждаю, что все хорошо. Я просто призываю вас ставить вопросы и пытаться порой взглянуть на мир по-другому. После путешествия со мной произошло именно это. Я лишился всего, в чем был уверен, и ощутил физический страх. Но, как видите, выжил. Я хочу, чтобы вы рассматривали иные возможности. В этом, по крайней мере, мы можем получить преимущество по сравнению с теми, кто жил прежде нас. Я был вашим оратором. Могу ли я дать вам последнее наставление? Я знаю, что эпоха Крота и другие минувшие эпохи отказывались видеть и понимать какую-либо действительность, кроме своей. Именно поэтому они погибли. Если мы не научимся сомневаться, возможно, и наша эпоха умрет. Вот вы опять надомной смеетесь. Может быть, я для того сделался смешным дураком, чтобы вы поумнели. Что там кричат? Что я выпал из гармонии? Да я никогда к ней не принадлежал! Помните, в школе нас учили, что кто красив, тот и добродетелен? Ну так вы же видите: меня нельзя считать образцом телесной красоты. Моя фигура не вписывается в узор божественной гармонии. Поэтому я понял, что должен искать собственный путь. Вы говорите, что я тем самым уклонился от верной дороги; но позвольте мне обнародовать мой личный закон гармонии. Я скорее готов презирать весь мир, чем выпасть из гармонии с самим собой. Если другие меня осудят — что ж, останусь один.
И это все, Сидония, что я могу припомнить.
52
Можешь сидеть или стоять, Платон, как хочешь. Выслушай вердикт Лондона. Горожане постановили, что ты не виновен ни в каких покушениях на развращение детей. Они также пришли к выводу, что ты в своих показаниях не лгал и не изворачивался. Они полагают, что ты пострадал от некой лихорадочной грезы или галлюцинации, когда лежал среди своих бумаг. Вот и все. Маска оратора будет тебе возвращена.
Нет. Погодите. Ведь обычай требует, чтобы я теперь вынес себе приговор.
Никакого приговора не будет. Обвинение с тебя снято. Город оправдал тебя, и говорить больше не о чем.
Я понял. Мне говорить больше не о чем — вот что это означает. Меня не осудили как лжеца или самозванца, но сочли фантазером, заблуждающимся визионером, который не заслуживает внимания. Все, что я сказал и сделал, объяснено моими обморочными иллюзиями. Поэтому я выношу себе приговор. Я не могу существовать в мире, который будет пренебрегать мной, смеяться надо мной — или, еще хуже, жалеть меня. Я приговариваю себя к вечному изгнанию. Я хочу, чтобы меня препроводили за городские стены с тем, чтобы я навсегда покинул Лондон.
Это безумие.
Но разве я не был только что признан дураком и безумцем? Чего вы могли от меня ожидать, как не новой дури? По крайней мере, вы от меня избавитесь.
Мы не имеем более полномочий в этом деле, Платон. Наша коллегия распущена.
53
Платон. Итак, тебя избрали, чтобы препроводить меня за стены города.
Сидония. Увы, да. Мы из одного прихода, и в Академии я сидела рядом с тобой. Более тесных уз и быть не может. Должна сказать, что никому из нас, Платон, не хочется видеть, как ты будешь уходить.
Платон. Я буду странствовать ногами и мыслями. Возможно, я вновь найду прежний мир. Возможно, где-нибудь вдалеке есть пещера или порог.
Сидония. Это одно из предположений, которые ты высказал на суде.
Платон. Веришь ли ты мне, Сидония? Это, возможно, глупо с моей стороны, но, если бы я знал, что подруга детства принимает рассказ о моем путешествии за истину, это было бы для меня утешительно.
Сидония. А ты уверен, что и в самом деле совершил это путешествие?
Платон. В чем я уверен, а в чем нет — больше не имеет значения.
Сидония. Ты сомневаешься сам и распространяешь сомнение.
Платон. Наши предки, Сидония, считали, что первыми жителями Лондона были великаны. Ходили рассказы о том, как они изваяли великие холмы и долины, среди которых возник город. Но что, если это не история, а пророчество? Что, если великаны, о которых думали предки, — это мы?
Сидония. Ты вновь смущаешь меня.
Платон. Тогда лучше, чтобы я ушел и перестал докучать тебе.
Сидония. Ты когда-нибудь вернешься?
Платон. Кому это ведомо?
Сидония. Ты знаешь, Платон, что мне будет тебя не хватать.
Платон. Думай обо мне так, словно я тебе пригрезился. Тогда получится, что я никогда не покидал тебя.
54
Искромет. Смотри. Вон он идет. Видишь, сколько детей сопровождает его вниз по холму Луда? Можно подумать, он покидает город победителем. Иные даже дают ему разные памятки, чтобы он забрал их с собой за городские стены. Дочь Орната обнимает его. Но Платон глядит прямо перед собой, как будто уже всматривается в свою судьбу. Да, именно так. Наш мир уже мертв для него. Он не хочет оборачиваться, чтобы решимость его не уменьшилась.
Мадригал. Вон судно, на котором он отправится вниз по Флиту. Сидония сидит на носу. Несчастливое плавание для нее! Он вступает на борт слышишь, как дети поют на берегах реки? Видишь, как ярко белеют на фоне воды паруса? Платон поднимает руки в знак прощания. Но я кое-что примечаю, Искромет. Почему ангелы держатся поодаль?
55
Платон покинул город, и его никогда больше не видели. Многие утверждают, что он посещал другие города, где произносил свои речи. Некоторые убеждены, что под землей действительно есть пещера и что Платон вернулся в нее, к людям эпохи Крота, без их ведома и незримо для них. Сидония и Орнат полагают, что он просто вступил в новую грезу.
Примечания
1
Гог и Магог в британском фольклоре осмыслены как последние двое из великанов, уничтоженных Брутом — легендарным основателем Лондона. Считаются «духами-покровителями» Лондона. (Здесь и далее — прим. перев.)
2
Флит — небольшой приток Темзы, заключенный в XVIII веке в трубу.
3
Белая часовня — Уайтчепел, один из районов лондонского Ист-Энда.