Повесть о рыжей девочке
Шрифт:
Ева идет хмурая, зажав книги под мышкой, и палочкой ведет по заборам. Треск раздается на всю Дачную улицу.
Чуть ли не вдоль всей Дачной тянутся деревянные заборы, и вдруг попалась Еве железная ограда. Пышно разросся за оградой молодой ельник, засыпанный снежком. Дом двухэтажный, с террасой из разноцветного стекла.
Ева даже остановилась. Если из террасы в красное стекло смотреть, то снег будет красный, как от пожара. Дивно!
Вдруг калитка скрипнула. Вышел мальчик. Черная шинель, оранжевый кант, все медные пуговки аккуратно застегнуты.
Ева заглянула ему в лицо и обомлела - лицо белое, на переносице срослись темные брови. Это тот самый, которого она треснула книжками. Нечаянная встреча! Ведь подумать только - три версты сделала лишних, чтобы с ним не встретиться, а вот столкнулась нос к носу.
Ева прошмыгнула мимо. Вот сейчас он ей покажет! Оглянулась - а мальчик ничего, стоит у калитки и с любопытством смотрит ей вслед.
«Верно, он здесь живет, - подумала Ева.
– Как же мне теперь быть? Через Пушкинский сад ходить нельзя, по Дачной нельзя. А других дорог и нету».
У всех девочек есть знакомые реалисты. В каждую кто-нибудь влюблен. В подругу Евы, Нину Куликову, влюбился толстый Вольф, сын хозяина большой кондитерской на главной улице.
Вечером девочки и мальчики большой веселой компанией бегают на лыжах в лесу с фонариками в руках. Еве очень хотелось бы побегать вечером на лыжах с фонариком в руке. Но одна не побежишь. А знакомых реалистов у Евы нет. Папа запрещает Еве знакомиться.
Но все-таки и у Евы есть что-то интересное. Ева теперь ходит из гимназии домой по Дачной улице. И каждый раз, когда она идет мимо дома в ельнике, из калитки выходит мальчик, чтобы на нее посмотреть.
Ева смущается, волнуется и смеется.
«Ах, это он нарочно меня встречает».
Дома Ева просит бабушку:
– Погадай мне на картах.
– Погоди, - отвечает бабушка, - погоди до пятницы. Карты говорят правду только с пятницы на субботу.
Бабушка твердо в этом уверена. Приходится ждать.
Еще бабушка уверена, что косу нужно подстригать в новолуние, чтобы волосы не секлись. А брови, чтобы росли густыми, нужно натирать церковной свечкой.
В пятницу вечером на столе под лампой бабушка левой рукой кидает карты.
Звездой легли карты, а в середине бубновая дама. Ева знает, что бубновая дама - это она. Веселая дама, в руке лилия, а сама как будто улыбается.
– Смотри, - говорит бабушка, - в головах у тебя восьмерка червей. Ты знаешь, что это значит? Это значит - тебя ждет радость.
– Как хорошо! Наверное, пятерка по русской письменной. А где туз пик?
– Туз пик не выпал, - говорит бабушка.
– Слава богу. Туз пик значит удар в сердце. Это я запомнила. Если туз пик выпадет, непременно будет единица.
– Эге, - смеется бабушка.
– эге, что я вижу?
– Что ты видишь?
– Король треф рядышком с тобой. С интересом к тебе и сердечно.
– Кто же это может быть - король треф?
– Молодой человек, темноволосый.
Ева покраснела.
–
– Ты можешь не знать. Он не говорит. Он таит в душе, а карты открывают.
– Ну, тогда, значит, он и есть король треф!
– воскликнула Ева.
– Ты хорошо умеешь гадать. Только разве можно влюбиться в рыжую?
– Можно, - усмехается бабушка, - можно полюбить всем сердцем.
Бабушка думает, что по картам она все может узнать. Но почему-то про большую беду в доме она по картам не узнала. Как снег на голову, обрушилась беда.
Один раз Ева пришла из гимназии и видит - Настя стоит у плиты и кончиком головного платка утирает слезы.
– Ты что?
– спрашивает Ева.
– Беги, - говорит Настя, - беги к бабушке.
Ева с тревогой бежит к бабушке. Распахнула дверь. Бабушка стоит посередине комнаты, опираясь на палку. Кругом все раскидано. Сундук раскрыт, дубовый шкаф нараспашку. Груды белья, юбки, кофты, коробочки, баночки из шкафа вывалились на пол. И шляпа на полу. Старомодная бабушкина шляпа - как воронье гнездо.
– Ева, - сказала бабушка, - я уезжаю.
Ева побледнела и ни шагу от дверей.
Прошлой осенью вот так же все было раскидано. Тоже раскрыт сундук. Мама Евы, маленькая, черненькая, плакала и бросала вещи в сундук. Еве не верилось, что мама уедет. И прежде, бывало, мама поплачет, упакует сундук, но не уедет. И сундук распаковывают.
Мама долго не могла решиться - ей казалось, одной никак невозможно жить. Но нынче осенью мама вдруг уехала - должно быть, навсегда. Теперь уезжает и бабушка.
И что это за дом, в котором никто не хочет жить?
– Выжил, - зашипела бабушка, - выжил. Лучше в стужу такую сто верст на конях проскачу, замерзну где-нибудь в поле, но не останусь. Дня лишнего не останусь!
– Куда же ты хочешь ехать?
– В Петербург.
– А мне можно с тобой?
– Спроси у варвара, - сказала бабушка, - ему никто не нужен. Может быть, отпустит.
Ева идет. Подошла к запертым дверям кабинета и остановилась.
«Ах, как это, - думает Ева, - взять и сразу уехать? А гимназия? Гимназию оставить жаль. И Нину Куликову оставить жаль. И очень жаль оставить короля треф. Король треф никогда больше не будет ожидать у калитки».
Ева тяжело вздохнула. Нет, нужно ехать с бабушкой. Нельзя старуху оставить одну. Ева постучалась в дверь.
Ева всегда с робостью входит в кабинет отца. В кабинете большой письменный стол под зеленым сукном. Тяжелая чернильница, тяжелое пресс-папье. И кипа важных бумаг. Протоколы.
А в углу кабинета, прямо на полу, всегда беспорядочная куча: какие-то книги, чужие письма, чужие фотографические карточки.
Это все папа отобрал при обысках. Пересмотрел, прочел и сгреб в одну кучу. Папа следит, чтобы никто не шел против царя. В уезд по заводам ездит делать обыски, отбирает запрещенные книги, сажает политических в тюрьму.