Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)

Ласкин Семён Борисович

* * *

Строгановский покрасили в красное, Почему не в синее? зеленое? белое? Опасно? Яркое! Яркое! Весь Невский разукрасили, как карты! Я бегу от этого каскада красок на Литейный проспект, ещё не покрашенный.

* * *

Осторожно, тихо-тихо облака плывут над Тихвином: Кем-то изгнанные, грустные проплывают небо тусклое, точно рыбьи стада, неизвестно куда. Осторожно, тихо-тихо, не мешая никому, облака плывут над Тихвином — заплывают за луну.

Осень

Падали

листики вниз головой, падали листики — рисковали собой, переворачивались как спортсмены, как настоящие рекордсмены: Разлетались любопытные, удивляя глупыми попытками разобраться в сложности движения, — перелетах, взлетах и кружении.

* * *

Я принимаю сводки и впитываю их в себя. Я радиоприемник и телебашня я. Каждое дерево, каждая ветка передает сводку по большому секрету. И я впитываю ее в себя. Неискренний голос цветов, хохот трусливых ворон, тысячи пустых слов, даже чужой сон — всё принимаю я. Такой у меня дар. Я — как радар.

* * *

Шла замученная, шла усталая, шла по улицам лошадь старая. Прямо вперед, не разбирая дорог, шла куда прикажут, не выполнишь — накажут… Все — вперед… Вся жизнь так. «Лошадь идет!», — дети кричат. Что им за дело о чем она думает. Главное — лошадь! ……………… И лошадь идет.

* * *

Ходят гордые собаки сегодня, сами себе хозяева. Ничего, что они голодные. Ничего, что они озябли. Ходят толпами орды собачьи и собачатся между собой. — Вот бы вывести хозяев в садик!.. — Хорошо бы пойти домой!..

* * *

Много-много. Сотни-тысячи… Листья, листочки, листики, листья-монетки, листья-монетки со страхом ждут порыва ветра. Все трепещет при каждом паденье листа: «Вдруг обанкротится банк куста!»

* * *

Люди, люди… Дождь на улице… Простудились статуи, промокли от слякоти. Воет ветер. Сижу сжавшись — как будто меня съедает ржавчина. Дома серые, серое небо, и я, наверное, стихи пишу серые.

* * *

Поезд — испуганная сороконожка — таращит фарами во все стороны. А наверху светляки-звезды на него смотрят с удивлением, как на траву сорную. Поезд несется: А тень от фар течет: …Я еду зайцем.

Весна

Я бегу по Невскому от весны с повесткою. Голова все кружится… Я бегу по улице, Наступают сумерки, Жду чего-то с ужасом. А жонглер — тарелками, Машут часы стрелками. Солнце и ливень, молний извилины… Люди, люди, люди вот-вот Невский запрудят. Дома тают. Машины летают. Друг на друга налетают. Весна! Хаос! Я шатаюсь.

* * *

Я в окошко смотрю: о, как сыро! Дождик по соснам колотит сызнова. Все было. Машина несется по этой сырости, посыльная. Все было… Вьет решетку паук для людей, чтоб не вылезли. Все было. Всего не было!

* * *

Я в тумане, как в стакане из граненого стекла, а фонари — пузырьками — рассматривают меня. Ящики опилок посреди — положили сахар и ушли. А я стою в тумане, как чайная ложка в воде.

Кижи

Как изобрели пену? Пену изобрели так: тысячи человек дули, дули в тысячи трубок, или тысячи человек мыли, мыли грязные руки, или тысячи варягов плыли, били воду веслами, и сами удивились, когда увидели пену, всю кружевную, как церковь, которую после создали на острове, в Кижах. …Так изобрели пену.

Из Кижей

Теплоход в озноб бросает, когда мотор включает штурман. Все тарахтит, как бочка на телеге — очень противно и очень шумно… Там остались купола и церкви, Фотоаппараты, щелкающие языками, и туристы, проверяющие крепость стенок, и состав того или иного камня. И дядька, удящий рыбу… Он не знает, что если есть тут живность — то это только золотая рыбка.

* * *

На полу конфетти разноцветный, как люди на конгрессе стран и народов… Как видно случилась драка, и были убитые, а некоторых вынесли на снег, но один от страха залез на мою ногу, и висел на ней, пока я не пришел домой.

Два стихотворения Моте

1. Я лежу на той из полян, где сквозь сорную траву и бурьян торчит башки моей собаки черный телефон. Над этим всем — луна плевком, таким противным и безбожным, а рядом Мотька со своим хвостом, сверлящим воздух, словно штопором… А я — лежу, я — мальчик Мотеле, я думаю о всем и ни о чем. 2. Мотька выглядит черным вороном, если издали посмотреть… Мы тут ходим боком, боком, не дай бог задеть. Бежит, язык мотается — вперед, назад, и уши в разных положениях стоят. Как фетровая шляпа, что не носят, и что давно на чердаке забросили, качается на шее, как на гвоздике, сердитый кубик с черным носиком.

* * *

Как старый абажур в окне за облаком повисло солнце. В доме наверное спали, Не было света в других окнах. А рядом висела луна — табличка с номером дома. ……………… Может тут и живут Маргарита и Мастер?

* * *

Прямо на машинку стихи печатаю. Как на рояле — мое настроение. Пережевываю словно мяту, небо, солнце, водяную пену. Могу без смысла строчки резать, составлять — как будто кубики. Могу — что хочешь вставить между: хочешь — жирафу, хочешь — пуделя. Вытаскиваю, словно из кармана, не разбирая, слов-соринки: паровоз, ботинки, флейту… Что хочу, то и выбираю. Я — несовершеннолетний.

1966–1969

Публикация Александра Ласкина