Повесть о школяре Иве

Владимиров Владимир Николаевич

Иву понравился Эрно, его веселые большие глаза, понравилось, как он хорошо говорил про своего мастера и про своего дядюшку, с которым Ива связали случайные узы дружеской признательности.

Когда Эрно стал показывать Иву копья и мечи своей работы и водил по мастерской, он ткнул ногой в крышку люка в полу, сказав, что под ней лестница к дверце, выходящей прямо на реку. Туда подходят лодки заказчиков оружия, в них его грузят и развозят по реке куда надо.

Ив рассказал Симону, где его можно найти, и попросил Эрно, если придет дядюшка Фромон, тотчас же бежать за ним.

— Ты и без Фромона заходи к нам. — сказал оружейник, дружелюбно похлопав Ива по плечу.

Приветливость

обитателей оружейной мастерской, все слова, ими сказанные, произвели на Ива необычайно приятное впечатление. И, возвращаясь в таверну, он поймал себя на мысли, что хорошо бы поскорей еще раз пойти повидаться с Эрно и его хозяевами, хорошими людьми, от разговора с которыми и на душе у него стало хорошо и не так одиноко.

Придя в таверну, он отказался от обеда и принялся за переписывание. Но работалось плохо: досаждали тревожные мысли. Что заставило Фромона разыскивать его? А не встретит ли он барона де Понфора или кого-нибудь из замка, когда пойдет относить переписанное в монастырь? А что, если отец Иннокентий узнает, что он бежал из замка Понфор? Надо скорей решить, как поступить в том или ином случае. С кем бы посоветоваться обо всем этом? Вот если бы пришел Фромон!

Ив ушел из таверны в конце дня, не переписав и половины заданного себе урока. Он вышел на мост. Вечер был жаркий и безветренный. Откуда-то близко из-под моста неслись пьяные голоса, горланившие песню. Ив узнал ее исполнителей — Алезана и его приятелей. А песня была та самая, посвященная ими магистру Петру. Нетрудно было догадаться, что школяры сидят в лодке, привязанной к бревну мостового устоя, и что там они изрядно угостились вином.

— Охота тебе слушать этих подлецов! — раздался за спиной Ива голос магистра Петра. — Пойдем отсюда.

После истории с кражей книги магистр Петр стал особенно приветлив с Ивом, их ежевечерняя прогулка стала обычной. Обычным стало и ее место: по Лугу Школяров, вдоль берега Сены, мимо городских печей, мимо мельниц, вдоль виноградников к ветлам, тесно ставшим у самой воды, в прохладную тишину зелени и реки. Там они садились на низко пригнувшуюся к воде толстую ветку старой ветлы, смотрели на стрекоз, скользящих над самой водой, на отражения розовеющих облаков, на всплески играющей рыбы.

В этот вечер на мосту их настигло стадо коров, идущих на водопой, и вместе с ним они медленно двигались к мостовому замку. Коровы шли лениво, то и дело останавливаясь, чтобы смахнуть назойливого слепня. Магистр Петр положил руку на костлявый крестец пегой коровы, не проявившей по этому поводу ни малейшего недовольства. Ив шел рядом с ним.

Они говорили об острове Сите, центре Парижа, куда Ив до сих пор не удосужился пойти, в чем и признался сейчас магистру.

— Не сокрушайся, мой друг, — сказал магистр, — Сите — это место нелепой человеческой суеты, которая вызвана стяжательством богачей, интригами придворной знати и заумной витиеватостью лжефилософов–клириков. Нравы нашего Малого моста со всеми их недостатками кажутся мне совершенством в сравнении с разнузданным беспутством обитателей Сите.

Магистр говорил, барабаня пальцами по спине коровы, совсем так, как барабанил по своему столику во время урока. Он говорил о клириках, среди которых немало совсем молодых магистров–выскочек. О них кто-то остроумно сказал, что они «внезапно превращаются в величайших философов, потратив на свое учение не более времени, чем надо цыпленку, чтобы опериться». Благодаря им Париж, этот «обетованный для столь многих Иерусалим», средоточие школьной жизни и философской мысли страны, превращается «от их болтовни в пеструю ярмарку шутовства».

Глазки магистра сверкали, червячки

бровей то вздергивались вверх, то сползали к переносице, и надувались ноздри его утиного носа.

Досталось и властям, особенно королевскому превоту, именем короля ведающему гражданским и уголовным судом, управляющему королевским казначейством, блюстителю порядка.

— Есть еще, — говорил магистр, — превот купеческий. У этого в руках городская казна, досмотр за общественными зданиями, за охраной вольностей торговцев. Он во главе всех купцов. И оба они ведут себя вот так, как эти негодные насекомые, — закончил свою речь магистр, хлопнув ладонью слепня, впившегося в спину коровы.

Вместе со стадом магистр и Ив вышли за ворота замка на Луг Школяров и по нему — на берег реки. Увидев караван торговых судов, тянувшийся к Большому мосту, магистр Петр снова обрушился на «именитых» обитателей Сите.

Стадо вышло на широкую песчаную отмель. Тут слепни роем облепили корову, поспешившую к воде. Магистр Петр в пылу риторических изощрений своей гневной речи не заметил, как вслед за коровой сам очутился по колено в воде, и не слышал, как Ив кричал ему и тянул за намокшую полу одежды.

Глава XII

ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЗАМКЕ ПОНФОР

Закончив переписывание рукописей, Ив принес их в монастырь. Он решился спросить у вратаря, живет ли еще здесь барон де Понфор. Монах ответил, что барон не так давно покинул монастырь, исполнив, как полагается, обряд покаяния.

— А зачем тебе барон? — прошамкал вратарь, возясь с замком калитки.

— Я к отцу Иннокентию. Принес ему свитки, — поспешил сказать Ив, будто не слышал вопроса, и быстро пошел по дорожке к скрипторию.

Отец Иннокентий похвалил работу школяра, хотя и ваметил, что некоторые буквы сделаны робко, в их завитках чувствуется дрожание неопытной руки и что чернила не всюду разведены одинаково.

— Дело это, — сказал он, — приличествует более нашим затворникам, предающимся духовному совершенствованию вдали от суеты мирской, в тишине монастырских келий. Не подумай, однако, сын мой, что я отговариваю гебя от этого богоугодного искусства. Напротив, я вижу, что ты можешь преуспеть в этом деле. И если к нему присовокупишь искусство церковного пения и чтения да к тому же встанешь на стезю спасения души своей, то многого достигнешь в жизни. Дней через десять приходи ко мне опять, я приготовлю тебе что-нибудь для переписывания.

Получив от отца Иннокентия вместе с благословением пригоршню су, Ив остался доволен. Его работа была принята, карманы туго набиты монетами, он не встретился с рыцарем Ожье, тревожная мысль о котором не покидала его все эти дни.

В монастырском саду толпа школяров обступила увитый плющом дуб. Под ним, на скамье, сидел отец Флорентин и рассказывал что-то своим ученикам. Они перебивали его шутливыми возгласами. Ив услыхал, как монах ответил одному из них:

— Вот ты спрашиваешь, зачем я высек тебя ро–розгой. Для того, чтобы вселить в тебя ува–важение ко мне, твоему учителю и на–наставнику, чтобы ты по–повиновался мне беспре–прекословно. А знаешь ли ты, недодостойный ленивец и непо–покорный сорванец, что, когда сам наш го–господь Иисус стал хо–ходить мальчиком в школу и хо–хотел объяснить значение первой буквы алеф [84] , учитель высек его розгой за пре–преждевременное знание? Об этом до сих пор поют наши тру–труверы…

84

Алеф — первая буква древнееврейского алфавита.