Повесть о школяре Иве

Владимиров Владимир Николаевич

— А ты, парень, из Крюзье? Так садись, поедем вместе. Места хватит!

«Он, наверно, знает Сюзанну, — подумал Ив. — Может быть, и отца знает? Вот хорошо…»

Пасмурная погода сопровождала Ива до самого дома. Крестьянин, на осле которого примостился Ив, болтал без умолку. Сюзанну он знал еще девочкой. Отца Ива не знал и в Крюзье не бывал. А сеньора дю Крюзье как не знать — на всю округу такого не сыщешь: жесток и лют. Со своими сервами как со скотиной обходится. Говорят, на цепь сажает и прутьями засекает до смерти. Бегут от него многие. Да куда убежишь? А поймает, тут его право с беглым делать что захочет. Чужих крестьян тоже не щадит. Охотничьими лошадьми да псами все посевы повытоптал.

Надругаться над женщиной, зашибить ребенка — это ему плевое дело. А жаловаться кому? Некому. Друг самого короля!

Тотчас за Шартром крестьянин свернул в Мерлетту, а Ив пошел дальше по берегу Эры, где она, обвив петлей Шартр, тянулась на запад. Радость возвращения домой омрачалась неотвязной мыслью о завернутом в саван мертвеце, о кровавой бессмыслице поединка рыцарей.

Когда Ив подходил к своему дому, над рекой стлался туман, затягивая плотной завесой высокий холм с замком и церковь на пригорке у деревни. Моросил дождик. Все вокруг было нерадостное, молчаливое. Ни людского говора, ни лая собаки, ни дыма из очага. От садов и огородов тянуло сыростью и пахло вялым листом. Проходя деревней, Ив не встретил ни души. Только мокрая курица испугалась его и с глупым кудахтаньем метнулась с дороги под изгородь. Улица была длинная. Дома стояли взразброд, поодаль друг от друга, все деревянные, с потемневшими от времени и дождей неуклюжими высокими соломенными крышами. Один только дом рыжего Жирара, хозяина сукновальной водяной мельницы, был каменный, крытый черепицей.

Улица кончается и переходит в широкую лужайку. Вон, на краю оврага, убогая лачуга соседки, слепой Жакелины, а вон старый дуб и за ним отцовский дом. Скорей!

Ив добежал до дому и остановился пораженный: дверь была заколочена наискось доской.

Ив обошел вокруг дома и силился разглядеть что-нибудь в отверстие закрытой изнутри оконной ставни. В доме была темнота, и тянуло дымным запахом стылого очага. В ту же минуту послышалось жалобное мяуканье — кто-то запер их старого кота. Ив позвал:

— Ратон!

Кот мяукнул еще жалостней. Ив толкнул ставню — закрыта крепко. Тогда он побежал обратно к двери и, схватив руками доску, хотел оторвать ее. Доска не подалась.

Ив обернулся, ища глазами, чем бы поддеть доску, и увидел Жакелину. Протянув вперед руки, осторожно ступая и закинув голову, словно вглядываясь в небо, она шла к Иву.

— Кто там?

— Это я, тетушка Жакелина.

— Ив, дорогой мой, милый, подойди, дай я тебя поцелую!.. Да, да, это ты, мой дорогой!..

Дрожащими руками слепая ощупывала голову, лицо и плечи Ива и плакала.

— Слава богу, что ты пришел! Идем, идем, я расскажу тебе, мой бедный мальчик…

И, уведя Ива к себе в лачугу, Жакелина рассказала, что у рыжего Жирара пропал на мельнице кусок сукна, что Жирар обвинил в краже отца Ива, работавшего на мельнице, нажаловался на него сиру дю Крюзье и просил суда и наказания Эвариста, которого и забрали стражники сеньора, а дом заколотили.

— Где же отец?

— В одном из подземелий замка. Скоро будет суд Ты бы сбегал к отцу Гугону. Знает ли он, что сделали с Эваристом? Отец Гугон уважает твоего отца за честность и трудолюбие. Отец Гугон бывает в замке. Замолвил бы словечко за Эвариста. Беги, мой мальчик, беги!

Ив выбежал из дома Жакелины и бросился разыскивать священника.

Глава XIV

СУД БОЖИЙ

Когда, выслушав рассказ слепой Жакелины, Ив прибежал в церковь, где в комнате у притвора жил его учитель, отец Гугон

уже знал о краже на сукновальной мельнице и ходил в замок к жене сеньора и упросил ее походатайствовать перед мужем об освобождении Эвариста, честнейшего человека, по всей вероятности павшего жертвой злостного оговора. Дю Крюзье вызвал к себе священника и грубо отказал ему в просьбе, сославшись на свое право сюзерена, освященное церковью:

— Постыдились бы, преподобный отец, не знать сказанное самим святым Петром: «Рабы, со всяким страхом повинуйтесь господам вашим не только добрым, но и злым».

Отец Гугон заметил на это, что слово «раб» может быть применено только к сервам, а не к свободному виллану, каков Эварист. Тогда дю Крюзье ударил кулаком по столу и крикнул:

— Именем святого апостола Петра, я не посрамлю своей рыцарской чести, освободив подлого вора, чтобы он избежал нашего правосудия, установленного законом! Идите, преподобный отец, не вводите меня в искушение гнева!

Но сейчас дело повернулось иначе. К отцу Гугону прибегали вилланы, перепуганные появлением на мельнице рыжего Жирара сросшихся хвостами крыс. Их огромный черный клубок, штук в тридцать, выкатился на улицу. Вилланы бросились их избивать чем попало, но крысы с громким писком укатились обратно на мельницу. Деревенские и без того считали Жирара колдуном, а появление такого крысиного чудища подтверждало, что Жирар знается с дьяволом. Вся деревня всполошилась Требуют наложить церковное покаяние на колдуна. Зная, как суеверен дю Крюзье, отец Гугон снова пошел к жене сеньора и просил рассказать мужу про случай с крысами и что тому свидетели многие вилланы. А также про давнишние подозрения о связи рыжего Жирара с дьяволом. Отец Гугон убеждал свою духовную дочь упросить мужа заменить обычный сеньоральный суд судом божьим, чего просят все честные вилланы, и предпочтительно испытанием крестом, как наиболее благочестивым способом вызвать изъявление воли божьей [88] . Рассказ о крысах произвел немалое впечатление на суеверного сеньора. Он согласился прибегнуть к суду божьему, а Жирара, умолявшего о сеньоральном суде, то есть без участия его как истца, дю Крюзье выгнал из замка, обозвав бесовским отродьем.

88

Суд божий, или ордалии, — испытания водой, огнем и проч., применявшиеся в средневековых судебных процессах в европейских странах.

— А теперь, — сказал священник Иву, — когда ты вернулся, я думаю, будет благоразумно отправиться мне еще раз к самому сиру дю Крюзье просить его о замене больного Эвариста тобою. Ведь надо сделать все, чтобы спасти твоего бедного отца. Как ты думаешь, мой мальчик?

— О! Сделайте это! Я все стерплю за отца! Вы увидите, я выдержу испытание, чего бы мне это ни стоило!.. А если сир дю Крюзье не согласится на замену, тогда что делать?..

— Господь милостив. Я уже обдумал кое-что. Будь спокоен, Ив. Оставайся у меня. Сейчас незачем срывать доску с вашей двери, иначе Жирар тотчас постарается донести об этом сеньору и испортит нам все задуманное.

Ив остался жить у отца Гугона в его комнате, единственное окно которой, овитое снаружи плющом, пропускало мало света, и в эти пасмурные дни приходилось зажигать масляный светильник. Грубо сколоченный стол, на нем банки с чернилами и гусиными перьями, книги и свитки пергамента на полу и на полках. На стене, над низкой дощатой кроватью, — железное распятие. У другой стены — жаровня, над ней в стене — пробитое наружу отверстие для выхода угольного угара. У двери — скамья с глиняной посудой.