Повесть о спортивном капитане
Шрифт:
Работать он умел, и в 1974 году (ему как раз минуло пятьдесят) Монастырский был избран председателем Центрального совета «Эстафеты», которым и руководил седьмой год.
Начальство и подчиненные уважали его и ценили. Общество процветало (что, разумеется, не исключало множества забот, хлопот, порой — неприятностей, всегда— трепки нервов). Так что Монастырский мог считать себя счастливым человеком.
С недавних пор за рубежом, да и у нас в печати, стали все чаще мелькать выражения «капитан индустрии», «капитан промышленности», «капитан производства». Слово «капитан» воспринималось теперь как высокая оценка директору завода, главе крупного предприятия.
И однажды на каком-то большом совещании руководящий товарищ, похвалив «Эстафету» и ее председателя, сказал:
— Товарищ Монастырский — спортивный капитан в самом широком смысле. Не капитан команды, а капитан спортивной индустрии, понимая под этим словом все: и строительство, эксплуатацию, использование спортивных сооружений, и организацию массовой физкультурной
работы, и воспитание спортсменов высшего класса, и проведение соревнований любого масштаба, Словом, спортивный капитан, который уверенно ведет корабль, имя которому «Эстафета»…
Звучало все это немного высокопарно, но по существу отражало истинное положение вещей. А главное, звание «спортивный капитан» прочно закрепилось за Монастырским.
— Капитан так капитан, — пожал плечами Монастырский. — Когда-то был капитаном нашей волейбольной команды, потом артиллерийским капитаном, теперь вот спортивный. Не все ли равно? Важно, что капитан.
…Приехав домой с аэродрома, сели ужинать. Елена Ивановна превзошла себя (так бывало каждый раз, когда Святослав Ильич возвращался из зарубежной командировки). Зная слабость мужа, она уставила стол бесчисленным множеством разных закусок, овощей, солений и прочей снедью.
Быстро «отдушившись» с дороги, еще весь красный от горячих струй, Монастырский, радостно потирая руки, сел за стол. Вот когда он почувствовал, что действительно счастлив. Любимая семья, уютный дом, замечательный ужин. И уверенность, что на работе все в порядке.
Вино в семье Монастырских не было в почете — все же «на две трети спортсмены», говорил Монастырский и с укоризной смотрел на жену, эту «неспортивную треть». Иногда пили пиво, особенно в жару, «потому что холодное». Вот и сейчас пара запотевших бутылок стояла на столе.
— Ну, за твой приезд, — сказал Сергей, поднимая налитый на два пальца стакан. — Будь здоров и счастлив!
Монастырскому показалось, что в голосе сына прозвучала тоска.
Он внимательно посмотрел на него, выпил глоток ледяной жидкости и собрался задать вопрос, но в этот момент зазвонил телефон.
— Слушаю. — К аппарату подошла Елена Ивановна. — Добрый вечер, Степан Денисович. Минутку. — Она прикрыла трубку рукой и вопросительно взглянула на мужа.
Но Монастырский уже встал. Степан Денисович Ковалев был его первый заместитель.
— Слушаю, Степан, привет, спасибо.
Ковалев извинился за поздний звонок, потом неуверенно спросил:
— Святослав Ильич, вы завтра на совещание строителей поедете или мне? Вы ж только прибыли…
— Поезжай ты, — после минутного раздумья сказал Монастырский.
— И еще, Святослав Ильич, вас не было, а состав команды нашей во второй лиге утверждать пришлось срочно…
— Утвердили?
— Утвердить-то утвердили, но… — Он помолчал. — Цветков не вошел.
— Как не вошел? — Монастырский был неприятно поражен: Цветков — великолепный вратарь, и его место, честно говоря, в команде «Эстафеты», выступающей не во второй, а в высшей лиге. И вдруг не вошел!
— Не вошел, — твердо повторил Ковалев. Несмотря на молодой возраст — ему не было тридцати пяти, — он не робел перед начальством. — Грешки за ним водятся, Святослав Ильич.
— Что за грешки?
— Тренировками манкирует, грубит. Одним словом, зазнался.
— Так, ну ладно, — проворчал Монастырский и приказал — Вызвать мне его послезавтра к девяти часам.
— Что еще?
— Все. Извините, что побеспокоил, но совещание строителей завтра с утра, а про Цветкова хотел, чтоб вы от меня первого узнали.
— Спасибо, Степан, — устало произнес Монастырский, — до завтра.
Он вернулся к столу и продолжал слушать сына, но рассеянно — мысли его были на работе. Постепенно он оттаял и принялся рассказывать о поездке. Не очень многословно. Как обычно. Но точно и образно. Рассказ прервал новый звонок.
— Опять тебя. Наташа, — передавая ему трубку, сказала Елена Ивановна.
Наташа была секретаршей Монастырского. Серьезная, скромная, красивая девушка, исполнительная, добросовестная и преданная своему начальнику. Она порой звонила Монастырскому домой, если тот весь день не был на работе: где-то заседал, выступал, осматривал объекты…
— Добрый вечер, Святослав Ильич, ради бога извините, что беспокою, но дело срочное.
— Давай, давай, Наташа. — Монастырский любил Наташу и порой думал, что, будь у него дочь, он хотел бы иметь такую.
— Звонил Ковров из Каспийска. Прямо умолял его принять на той неделе в любой день. Чем раньше, тем лучше. Просил срочно сообщить, когда сможете.
— Ну не завтра же, Наташа! Завтра у нас четверг. Так. Дай уж мне пару дней разобраться. Сообщи ему: пусть прилетает в тот понедельник, прямо с утра. А что у него?
— Не знаю, Святослав Ильич, — замялась Наташа, — срочное дело, говорит.
Монастырский был уверен, что его секретарша в курсе; ей многие поверяли свои дела, советовались, как мол, «капитан» воспримет предложение, просьбу, идею. Но Наташа, если и давала советы, ему никогда ничего не говорила и ничьим ходатаем не выступала. Цветы, конфеты, всякие пустячки с благодарностью принимала. Более серьезные дары вежливо, но твердо отвергала.