Повесть о спортивном капитане
Шрифт:
Два десятка худосочных юношей и девиц раскрыв рот внимали объяснениям преподавателя-японца. Потом преподаватель с ассистентом продемонстрировали «ран-дори» — показательное выступление. Потрясенные, аж вспотевшие от восхищения неофиты затаив дыхание следили за каскадом приемов: бросками, подсечками, захватами. Переглядывались, качали головой. Неужели и они так смогут когда-нибудь?
«Не сможете, болваны, — подумал. Трентон, — никогда. Эти инструкторы двадцать лет тренируются по пять-шесть часов в день, соблюдают жесточайший режим, перекачивают за день тонны железа, пробегают многие километры. А вы, жалкие кретины? Вы просыпаетесь в полдень, а ложитесь под утро. Пьете, курите, жрете до упаду. Но хотите одним ударом раскидать десять нападающих, за два десятка занятий стать суперменами. Ослы!»
Но полезные ослы. Сколько их прошло через знаменитую «Школу неуязвимых» «Трентон-клуба»! И сколько тысяч долларов, да нет, сотен тысяч оставили они в его кассах! И с какой гордостью демонстрируют маленький значок, изображающий красный, коричневый пояса, значок, выдаваемый вместе с дипломом по окончании занятий!
Околпачивание легковерных, мечтающих без особых затрат сил и времени овладеть «тайнами» неуязвимости, всевозможными секретными приемами джиу-джитсу и каратэ, было одной из доходных статей «Трентон-клуба», но не главной.
Он прошел еще несколько залов. Вот здесь шла серьезная работа. В одном — огромном, светлом, где возвышались три ринга, — тренировались боксеры, почти все чернокожие. Слышались дробный звук груш, глухие удары о мешок, щелканье скакалок, короткие негромкие команды тренеров. Спортсмены были в непрерывном движении: одни вели «бой с тенью» перед зеркалом, другие— спарринг, третьи занимались с гантелями, штангами, на снарядах,
Здесь готовились основные кадры «Трентон-клуба», те, кто участвовал в профессиональных боях, зарабатывая огромные деньги, десять процентов от которых шли им, а девяносто оседали в карманах Трентона.
В подвальном зале, куда он спустился на лифте в сопровождении О'Коннора, репетировали — иного слова не подобрать — свои будущие бои кэтчисты, труппы которых разъезжали по стране.
Потолок в зале был низкий, а окна отсутствовали. Мертвенный свет ламп дневного освещения накладывал на лица отпечаток нереальности, трагической бледности, словно то были размалеванные мимы, а не здоровенные, волосатые мужчины свирепого вида.
Стоял невыносимый запах пота, скипидарных растирок, пыли.
Здесь тоже возвышались три ринга. Под рингами были подвешены всевозможные железки, и когда один из борцов бросал своего противника на специально устроенный настил, раздавался не только усиленный настилом грохот стокилограммового падающего тела, но еще и звон железок. К тому же бросивший ревел от победного восторга, а брошенный — от «нестерпимой» боли. Ревели и орали борцы непрерывно, когда им «ломали» ноги и руки, «кусали» за ухо, «вырывали» волосы. Уметь правдоподобно орать и выть от боли являлось важным навыком у кэтчистов. Так же как корчиться, таращить глаза, извиваться, изображая невыносимые муки. Так же как сатанински хохотать, восторженно визжать, шумно выражать радость. Всему этому специально учили. И Трентон держал на службе нескольких опытных режиссеров и актеров, обучавших борцов разыгрывать на ринге целые спектакли.
Впрочем, публика нынче была требовательная, и приходилось усердствовать. Это, в свою очередь, приводило иной раз к нежелательным последствиям: кому-то действительно переламывали руку, повреждали позвоночник, выбивали зубы, а то и глаз. От таких Трентон быстро отделывался, сплавляя в далекие от Сан-Диего больницы, выплачивая небольшую премию «за риск». Ну и потом они же все были застрахованы, в конце концов! Пусть страховые компании и раскошеливаются! А без крови и увечий можно докатиться до того, что публика перестанет ходить на кэтч.
Некоторое время Трентон смотрел, как борцы тщательно репетировали свой «театр ужасов»: жуткие падения, зверские удары и укусы, дикие вопли.
О'Коннор потянул его за рукав.
— Пойдемте, босс, посмотрите на барышень.—
Управляющему клубом явно не терпелось похвастаться новым аттракционом, который он пусть по инициативе хозяина, но все же лично сумел довести до совершенства.
Они прошли в другой зал, поменьше и потемней. Здесь тоже был ринг, тоже стоял тяжелый, спертый воздух и слышались крики, только женские.
Вокруг ринга сидели рослые, красивые молодые женщины, одетые в кожаные купальники. Их мускулистые, загорелые тела были в синяках, на лицах у некоторых красовались пластыри. Усталые, равнодушные взгляды устремлены на ринг.
Там стоял неимоверно толстый мужчина в спортивном костюме. Ноги и руки у него были куда толще талий большинства его учениц. Огромная, вся в шрамах, обритая голова лежала прямо на необъятных плечах — шея отсутствовала. Нос переломан, уши расплющены. Казалось, человек этот прибыл сюда прямиком из какого-либо кошмарного фильма Хичкока.
Две здоровенные могучие девицы, казавшиеся на фоне инструктора хрупкими эльфами, репетировали схватку. Одна, оттолкнувшись от канатов, пролетает несколько метров и вонзается головой в живот соперницы. Слабо пискнув, та валится навзничь. Нападающая вспрыгивает ей на грудь и, схватив роскошные золотые волосы поверженной и намотав их на руку, начинает неистово дергать. Слышен тихий стон.
— Стоп! Стоп! — командует инструктор. — Тебя что, парень целует? Раскудахталась! Вставай!
Он наклоняется к лежащей и коротким, резким движением дергает ее за волосы. Женщина истошно кричит.
— Ага, теперь почувствовала! Вот так надо орать. Чтоб у всех этих кровопийц на трибунах мороз прошел по коже. А то «ох, ох», «ах, ах»… Кому это интересно? Люди деньги за кровь платят, а не за девчоночьи вздохи. Повторяем. А ты следи, — обращается он к другой. — Ноги подгибай, рукой страхуйся. Следующий раз ведь она должна увернуться, так? Значит, ты со всего размаха вылетишь за канаты. Не будешь страховаться — голову сломаешь. А она тебе еще пригодится.