Повесть о спортивном капитане
Шрифт:
Устремив на него выжидательный взгляд больших карих глаз, сказала:
— Здравствуйте, Святослав Ильич. Слушаю.
— Это я слушаю, Люда, — сказал Монастырский. — Говорят, ты уезжать от нас хочешь?
— Почему? От вас, — она сделала ударение на этом слове, — в смысле «Эстафеты», никуда не уезжаю. Остаюсь в обществе. Просто город другой выбрала.
— Не секрет, почему?
— От вас нет, а от других секрет, чтобы вопросами не забрасывали. Я замуж выхожу, Святослав Ильич.
Некоторое время Монастырский молчал, скрывая изумление. Сколько он ни прикидывал возможные причины ее решения, почему-то это, такое простое, ему в голову не пришло.
— Он что, в Южно-Сахалинске живет? — спросил наконец.
— Даже не в городе, — ответила Людмила, и в ее тоне ему послышалась легкая горечь.
— Как понять?
— Что ж тут понимать, Святослав Ильич? Он геолог, работает в партиях сейчас на Сахалине. Да, видимо, и на ближайшие годы там остается. Если я буду в Южно-Сахалинске, то смогу к нему наведываться, он сможет ко мне приезжать — у них там управление. Не идеальная, конечно, семейная жизнь, но лучше все же, чем если он там, а я в Москве. Вот и весь секрет.
— В Москве он не может работать?
— Думаю, что может, но не хочет. Говорит, что место геолога — в горах, лесу, поле, а не в кабинете. Когда состарится, тогда, говорит, перейдет в управление. Такая, говорит, профессия.
— А о тебе не подумал? Ведь ты же почти в сборной страны, в первую двадцатку волейболисток входишь…
— Он говорит, что волейболистка — не профессия. И ведь прав, Святослав Ильич? — Людмила устремила на него свой спокойный, внимательный взгляд.
— Да прав, конечно, — задумчиво произнес Монастырский, — но ты еще и педагог, кандидат наук. В Москве возможностей больше. И потом, сможешь совмещать с занятиями спортом…
— Это еще вопрос, где возможностей больше. Они всюду есть, надо только их использовать. По мне, так целина интересней. Ну а что касается занятий… Я и там буду играть. Не за сборную страны, так за сборную города.
— Это не одно и то же, Людмила. Здесь же интересней: матчи с сильнейшими волейболистками мира, поездки во многие страны. Чего только не повидаешь! Ты ведь в следующей Олимпиаде еще можешь участвовать…
— Знаете, Святослав Ильич, я живу на этой земле, не на той. — Она махнула рукой. — Все эти поездки — не главное. Красот на Сахалине наверняка не меньше, чем где-нибудь в Америке или Европе.
— Неужели ты не любишь свой дом здесь, игры на высшем уровне, ну уж, не знаю как сказать, большой спорт, что ли?
— Люблю, Святослав Ильич, но его больше. — Она помолчала. — А что касается дома, он будет там, где будем мы.
— Что ж, Людмила, меня ты убедила. И вообще ты права. Правильно смотришь на жизнь. Хорошо, если бы все так рассуждали. Желаю тебе счастья, а ему можно только позавидовать.
Он встал, она тоже.
— Завтра же подпишу приказ. И приеду как-нибудь — посмотрю, как ты там наш техникум поднимаешь. — Он улыбнулся.
— Приезжайте, Святослав Ильич, — Она широко улыбнулась в ответ. — Там, говорят, такая рыба! Угощу. К тому времени готовить научусь.
— Учись, дочка. — Он редко говорил это слово. — Учись. Я за тебя не боюсь. Ты научишься и других будешь хорошему учить. Прощай.
— Нет, до свидания, — сказала Людмила, выходя из кабинета своей ловкой походкой спортсменки.
А Монастырский еще долго смотрел в окно, за которым бесконечный дождь барабанил по сгорбившимся деревьям.
В те же дни Монастырскому пришлось заниматься и многими другими делами.
То на подмосковной базе случился пожар, и пришлось разбираться в этом деле, то из-за дождя сорвались легкоатлетические соревнования школьников, то Спорткомитет поручал ему важное задание. Шли совещания, заседания. Надо было выступать в учреждениях, на заводах. Немало времени занимали депутатские дела.
Иногда, в минуты расслабления, сидя в старом тренировочном костюме и разбитых кедах перед телевизором, Святослав Ильич говорил Елене Ивановне:
— Слава богу, недолго до пенсии. Вот уж отдохну! Как ты думаешь, персональную дадут? Знаешь, я тогда на все соревнования буду ходить. Не по обязанности — по желанию. Так сказать, рядовой болельщик, не начальство. Буду орать: «Судью на мыло!» — и никто это не примет за руководящее указание. Хорошо!
— Брось, Слава, — Елена Ивановна ласково гладила руку мужа. — Знаешь, что будет, когда ты до пенсии доживешь? Во-первых, ты постараешься как можно дольше от нее отбиваться. Во-вторых, когда все же уйдешь, то все равно останешься в «Эстафете» на какой-либо должности или внештатным консультантом, преподавателем — уж не знаю кем.
— Я? Никогда! — возмущался Святослав Ильич, отлично зная, что так и будет. — Нет уж! Буду спать подольше, цветы сажать, рыбу ловить…
— Как же, — и Елена Ивановна смеялась своим милым уютным смехом, — да ты и в отпуске по пять раз звонишь Ковалеву, кого-то пушишь, распоряжения даешь, отчеты требуешь. Нет, Слава, такие, как ты, на пенсию не уходят. Для тебя ведь весь смысл жизни в работе…
— И в тебе. — Святослав Ильич обнимал жену. — И в Сережке.
— Да, — Елена Ивановна изображала обиду, — посчитай-ка, сколько времени ты нам уделяешь и сколько «Эстафете».
— Так, Лена, вас двое, а их поди миллионы!
— Но у них у всех кто-то есть, а у нас ты один! По думал об этом?
Потом приходил с тренировки Сергей и, как обычно' подробно излагал события за день.
То были самые счастливые минуты в напряженной мчащейся с космической скоростью, полной радостей и огорчений, побед и поражений жизни Святослава Ильи ча Монастырского, жизни, которую он ни за что не по менял бы ни на какую другую.