Шрифт:
Поезд останавливается не сразу. Он сначала долго замедляет ход, паровоз выпускает пар из трубы и откуда-то с боков, пыхтит и отфыркивается.
Женя не отходит от окна – какой он, Степнянск?
За окном тянулись сначала маленькие домики в садах, потом какие-то деревянные строения и, наконец, асфальтовые дорожки перрона, и рельсы между ними.
– Приехали, приехали, мама, смотри, какой вокзал! Целых три этажа. Смотри, какая красивая площадь!
С вокзала до дома они ехали несколько кварталов на телеге по широкой главной улице
Потом телега въехала в большущий двор. Они въехали в одни ворота, а за углом дома, оказывается, были ещё одни. Кроме двухэтажного дома, во дворе ещё флигель, в глубине – какое-то недостроенное здание и серые сараи рядом, и колонка посреди двора.
Как всё это не похоже на их дом в Ростове, самый большой и красивый в городе! Там въезд новых жильцов, наверно, прошел бы незамеченным или почти незамеченным – столько народу было у них в доме! А здесь их приезд привлёк всеобщее внимание Из окон верхнего этажа выглядывают какие-то женщины, детвора стоит поодаль, их человек десять-двенадцать, сразу не сосчитать. Двое мужчин подошли к отцу:
– Давайте поможем! На второй этаж, всё-таки.
– Спасибо!
Они заходят в дом. Деревянная лестница с неокрашенными блестящими перилами ведёт на второй этаж. Коридор по обе стороны лестницы, четыре двери и три столика возле каждой, только возле их, четвёртой, – пусто.
На столиках два примуса и одна керосинка, тарелки какие-то. Две женщины встречают их в коридоре:
– С приездом вас!
– Спасибо, – отвечает мама. – Соседи наши? Будем знакомы, Аня меня зовут.
– Меня Вера, а это Даша.
Папа открывает дверь, и Женя влетает в комнату.
– Папа, смотри, здесь ещё одна комната есть и печка прямо в комнате!
Комнаты пусты, и от этого они кажутся огромными. На плечах мужчин въезжают стол, диван, мама вносит спинки от кроватей, и вот уже знакомый оранжевый абажур висит над столом с белой скатеркой, совсем как в Ростове…
Утром со двора доносится шум и какие-то голоса. Двор уже проснулся и живёт своей, неизвестной Жене, жизнью.
– Коля, выходи! – кричит кто-то снизу.
– Сейчас!
– Слав-ка, Слав-ка!
– Слава не выйдет сегодня, у него дела, – отвечает сердитый женский голос.
– Нина! Нина!
– Мама, я пойду, погуляю! – слышится совсем рядом мальчишеский голос, no коридору проносится кто-то, ещё и ещё, и коридор гулко отзывается всеми своими стенами, дверьми, переплётами, высушенными солнцем и временем, как дерево для хорошего музыкального инструмента.
– И я пойду, погуляю, можно? – просит Женя.
Мама с папой уже на работе.
– Поешь сначала, вот поешь и пойдешь, – говорит тётя Клава.
Она полная, спокойная, у неё добрые мягкие руки, и она совсем не торопится – медленно, слишком медленно идёт в коридор за чайником, нарезает хлеб, ставит сахар, творог на тарелке, масло.
– Не спеши, не спеши, набегаешься ещё!
И вдруг коридор снова дрожит от топота ног – вся ватага вбегает в дом.
– Ни-на, Нина!
– Держи её!
Хлопает какая-то дверь:
– Катитесь отсюда! Шуму от вас!
Женя выскакивает за дверь и бежит по коридору с ребятами, потом вниз по лестнице. И оттого, что она бежит вместе со всеми и смеётся вместе со всеми, она сразу становится своей в этой весёлой шумной компании – от семи до четырнадцати…
В старый, действующий гараж их, разумеется, не пускают. Зато новый, который только строится, целиком в их распоряжении. Это только коробка под крышей, земляной пол внутри, доски, стружки – строителей перевели на какой-то другой объект.
Когда на солнце можно расплавиться от жары, вся ватага забирается сюда. Если доску поставить на кирпичи, получаются отличные качели, девочки на одной стороне, мальчики – на другой.
– Давай, давай, ух!
– Владик, упаду, не держись за меня!
– Ребята, считаю до трёх – прыгаем, – тихо говорит Коля. – Ну, раз, два-а, три!
Девчонки на самом верху, и вдруг ребята соскакивают со своего края доски. Он, освободившись, стремительно летит вверх, а девочки падают вниз, на землю, только пыль столбом!
– Девчонки, бей их! – воинственно кричит Нина, беленькая, голубоглазая, с ямочками на щеках.
Женина мама говорит, она похожа на бабочку. Сейчас эта бабочка первой бросает обломок кирпича!
Гараж просторный, и сражение идёт вовсю. Женя стоит у стенки и смотрит то на одних, то на других.
– Ага! Прячетесь! Так их!
– Ребята, заходи с боков!
– Ой… мама… – тихо говорит Женя и зажимает рукой место на голове, куда только что попал кусок кирпича.
– Ой, кровь!
Все замирают. Кровь – это серьёзно. А кровь течёт по пальцам, по руке, заливает лицо, капает с локтя.
После секундного замешательства все выбегают во двор и бросаются врассыпную. Только Женя и Нина остаются посреди двора.
– Ничего, ничего, не плачь, сейчас мы придем домой. Очень ты тихая, разве можно стоять! Надо увёртываться, увёртываться надо!
– Ах ты, боже мой! Ах, разбойники! Деточка моя! – пугается тётя Клава. – Не пущу больше во двор, дома будешь сидеть, искалечили ребёнка!
Несколько дней Женя ходит с белой повязкой на голове, и ребята относятся к ней с почтением. Впрочем, белой повязка бывает только утром, днём она становится серой, а к вечеру – чёрной от пыли.
Когда спадает жара, они всей гурьбой отправляются бродить по городу. Чуть стемнеет, на улице появляются гуляющие. Девушки идут вдоль бульвара цепочкой, под ручку, щёлкают семечки, а сбоку – парень. А вот парень посредине, потому что у парня гармонь.