Повесть о Зое и Шуре

Космодемьянская Любовь Тимофеевна

Некрасов умирал. Весть об этом была для Чернышевского жестоким ударом. "Если, когда ты получишь мое письмо, Некрасов еще будет дышать, - пишет он Пыпину, - скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я благодарю его за доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем..."

Три месяца шло это письмо и застало Некрасова еще живым. "Скажите Николаю Гавриловичу, - просил умирающий, - что я очень благодарю его. Я теперь утешен: его слова дороже мне, чем чьи-либо слова..."

После двадцати лет каторги и ссылки Чернышевский наконец

возвращается на родину. Он весь - нетерпение, весь - порыв, он мчится не останавливаясь, не давая себе в этом длинном и тяжком пути ни часу отдыха. Наконец он в Астрахани. И тут снова жестокий удар: Чернышевский лишен возможности работать. Кто же, какой журнал станет печатать статьи "политического преступника"? И опять бездействие, опять вокруг безмолвие и пустота...

Незадолго до смерти Чернышевского с ним виделся Короленко. Николай Гаврилович не позволял жалеть себя, вспоминает Короленко: "Он всегда отлично владел собою и если страдал - а мог ли он не страдать очень жестоко!
– то всегда страдал гордо, один, ни с кем не делясь своей горечью".

... Зоя прочла нам свое сочинение вслух. Мы оба - и я и Шура - сказали то, что думали: "Очень хорошо!"

– Знаешь, - добавил Шура, шагая по комнате, - я когда-нибудь непременно напишу большую картину. Она будет называться: "Гражданская казнь Чернышевского".

– А Герцен ведь так и писал, - быстро сказала Зоя.
– Знаешь, он писал: неужели никто не нарисует такой картины - Чернышевский у позорного столба? Он говорил, что этот холст обличит... как это он сказал?.. обличит тупых злодеев, привязывающих человеческую мысль к позорному столбу.

– Я все вижу, - едва дослушав ее, продолжал Шура.
– И девушку, которая бросила ему цветы, и офицера, который крикнул: "Прощай!" И Чернышевского вижу... Знаешь, в ту минуту, когда палач переломил у него над головой шпагу, Чернышевского поставили на колени, но все равно - лицо у него такое... понимаешь, сразу видно, что он не покорен и никогда не покорится!

На другой день, едва я появилась в дверях, Шура закричал:

– Мама, Вера Сергеевна вызывала Зою! И ты только подумай: спросила как раз про жизнь и деятельность Чернышевского!

– И что же?

– Отлично! Отлично! Весь класс прямо заслушался, даже я - уж на что мне все это знакомо! И Вера Сергеевна была очень довольна.

За сочинение Зоя тоже получила "отлично".

– Заслуженная отметка, - сказала я.

– Еще бы!
– откликнулся Шура.

Казалось бы, "отлично" за сочинение - вот завершение Зоиной работы. Но это было не так. Встреча с Чернышевским, знакомство с его судьбой и с его книгами значили очень много для Зои. Его жизнь стала для нее высокой мерой поступков и мыслей. Таков был настоящий итог Зоиной работы над сочинением по литературе.

"ОТЛИЧНО" ПО ХИМИИ

Зоя училась очень хорошо, хотя многие предметы давались ей с трудом. Над математикой и физикой она просиживала иногда до глубокой ночи и ни за что не хотела, чтобы Шура ей помог.

Сколько раз бывало так: вечер, Шура давно приготовил уроки, а Зоя все еще за столом.

– Ты что делаешь?

– Алгебру. Задача не выходит.

– Дай я тебе покажу.

– Нет, я сама додумаюсь.

Проходит полчаса, час.

– Я иду спать!
– сердито говорит Шура.
– Вот решение. Смотри, я кладу сюда.

Зоя даже не поворачивает головы. Шура, с досадой махнув рукой, укладывается спать. Зоя сидит долго. Если ее одолевает сон, она ополаскивает лицо холодной водой и снова садится к столу. Решение задачи лежит рядом, стоит только руку протянуть, но Зоя и не глядит в ту сторону.

На другой день она получает по математике "отлично",

и это никого в классе не удивляет. Но мы-то с Шурой знаем, чего ей стоят эти "отлично".

... Шура, способный и все схватывающий быстро, часто готовил уроки небрежно и, случалось, приносил домой "посредственно". И каждая посредственная отметка брата огорчала Зою сильнее, чем его самого:

– Это работа твоя, понимаешь? Ты не имеешь права недобросовестно относиться к своей работе!

Шура только морщился и охал, слушая ее, потом не выдерживал:

– Что же, по-твоему, я не способен понять всю эту премудрость?

– Если способен - докажи! Перелистал книжку и бросил? Нет, ты начал, так дойди до конца! Тогда скажешь: способен. Не люблю я, когда делают кое-как. Это просто отвратительно!

* * *

– Зоя, ты почему такая хмурая?

– Получила "отлично" по химии, - нехотя отвечает Зоя.

На моем лице такое изумление, что Шура не выдерживает и громко хохочет.

– Тебя огорчает отличная отметка?
– спрашиваю я, не веря своим ушам и глазам.

– Сейчас я тебе все объясню, - говорит Шура, потому что Зоя упорно молчит.
– Она, видишь ли, считает, что отметка незаслуженная, что она химию на "отлично" не знает.

В голосе Шуры неодобрение.

Зоя опускает подбородок в ладони и переводит невеселые, потемневшие глаза с Шуры на меня.

– Ну да, - говорит она.
– Никакой радости мне это "отлично" не доставило. Я ходила-ходила, думала-думала, потом подошла к Вере Александровне и говорю: "Я ваш предмет на "отлично" не знаю". А она посмотрела на меня и отвечает: "Раз вы так говорите, значит, будете знать. Будем считать, что "отлично" я вам поставила авансом".

– И уж наверно подумала, что ты притворяешься!
– сердито говорит Шура.

– Нет, она так не подумала!
– Зоя резко выпрямляется, горячий румянец заливает ее щеки.

– Если Вера Александровна справедливый и умный человек и если она хоть немного знает своих учеников, она о Зое так не подумает, - вступаюсь я, видя, как задели и огорчили Зою Шурины слова.

... В тот же вечер, когда Зоя зачем-то ушла из дому, Шура опять заговорил о происшествии с отметкой по химии.

– Мам, я ведь не зря сегодня Зою ругал, - начал он с необычайной серьезностью. Он стоял спиной к окну, упираясь обеими руками в край подоконника, сдвинув брови; между бровями появилась косая сердитая морщинка.
– Ты пойми, мам: Зоя иной раз поступает так, что никто не может этого понять. Вот с этой отметкой. Любой в классе был бы рад получить "отлично", и никто бы даже не подумал рассуждать, заслуженная отметка или не заслуженная. Химичка поставила - и все. Нет, Зоя какая-то уж через меру строгая! Или вот, смотри: на днях Борька Фоменков написал сочинение - хорошее, умное. Но он за собой знает: у него всегда много ошибок. Так он взял и приписал в конце: "Без грамматической ошибки я русской речи не люблю". Все смеялись, а Зоя осуждала. Это, говорит, его работа, его дело, и тут не место шуткам... Мне что обидно, - горячо продолжал Шура, - ведь она же понимает шутки и посмеяться любит, а вот в школе об этом, по-моему, даже никто не догадывается. Стоит кому-нибудь набузить... ну, в общем, наозорничать, поправился он, заметив мой взгляд, - и даже не сильно, а совсем немножко - и Зоя уже сразу читает нотацию. Или тоже вчера - ты даже не знаешь, какой шум поднялся в классе! Был диктант. Одна девочка спрашивает у Зои, как пишется: "в течение" или "в течении". И Зоя ей не ответила, ты подумай только! В переменку весь класс разделился - половина на половину - чуть не в драку: одни кричат, что Зойка плохой товарищ, другие - что она принципиальная...