Повесть об одном эскадроне
Шрифт:
Свежая могила с красноармейскими фуражками осталась далеко позади.
Бойцы пробирались по оврагу молча. Ни шуток, ни смеха, только изредка вздохнет кавалерист и ответит ему другой скупым, протяжным, как вздох, «да»…
Давно привык Дубов к тому, что смерть вырывает из рядов то одного, то другого товарища. Он слишком много лет провел на фронте, слишком часто смотрел сам в глаза смерти. Часто он, как командир, шуткой старался разогнать уныние, горе, поддержать
Но Гришка, веселый и смышленый паренек, полюбившийся всему эскадрону, Гришка — совсем иное дело. Он только начинал жить, он даже толком не знал, за что борется, за что пошел на смерть… И ведь виноват в его гибели только Дубов: уступил, оставил в цепи, не послал к коноводам… Ну пусть Ибрагимов, пусть завтра сам Дубов — такова солдатская судьба. Но при чем тут мальчишка? Зачем?
— Паренька жаль, — словно отвечая на мысли командира, сказал Ступин.
И вдруг аукнулся в лесу звонкий мальчишеский голос:
— Товарищ, товарищ командир…
— Гришка? — ахнул Дубов.
А паренек уже бежал по склону оврага, падал, скользил по сырой траве, вскакивал и снова бежал, цепляясь за кусты.
— Что с тобой? Что случилось?.. Как ты вырвался? — обступили его красноармейцы.
— Ой, товарищи, думал, отстану, — задыхаясь, со счастливой улыбкой отвечал всем сразу паренек.
— А ну докладывай, что с тобой произошло? — спросил строгим голосом Дубов, чувствуя, как теплеет у него на сердце при виде Гришки, целого и невредимого.
Гришка замолчал. Он краснел, медленно, мучительно, до синевы. Пунцовый румянец скрыл веснушки на щеках, захлестнул шею, и вот уже. горят кумачом уши.
— Так в чем дело? — настаивал командир.
— Заснул я, — еле слышно ответил Гришка.
— Что?
— Заснул…
Громким смехом бойцов разрядилось напряженное молчание.
— Так теперь не утро, зачем встал? — спросил Дубов серьезным тоном.
— Меня, как стрелять из пушек начали, разбудило. — На глазах у паренька выступили слезы.
— Нет, ребята, вы слышали? С пушками его все же можно добудиться, — сострил кто-то. — Запоминайте, из какого калибра в случае чего палить!
— Да бросьте вы, парень всю ночь не спал, для нас же старался, — ворчал Ступин. — Ты не обижайся, это они любя. Для них смех сейчас вроде лекарства.
— А что? — насторожился Гришка.
Ступин не успел ответить. Сзади, в овраге, раздался выстрел. Эскадрон спешился.
— Что случилось? И где дядя Фома? — опять спросил Гришка, пристраиваясь за деревом рядом со Ступиным.
— Нет Фомы. И Ибрагимова, и Иванчука.
«Нет Фомы? — Гришка
Гришка тихонько плакал. И чтобы не видели его слез разведчики, двигался в самом хвосте колонны. Он плакал и оглядывался, словно надеясь на чудо.
И вдруг… Из кустов вышел человек с тяжелой ношей на плечах.
— Дядя Фома! — прорезал воздух звонкий крик. Не успели бойцы понять, что происходит, как Гришка кинулся навстречу Харину, прыгнул, обнял крепко и, застыдившись своего порыва, пошел рядом.
— Фома, Харин. Ты как, чертушка? — кричали бойцы. — Живой?
— Глупый вопрос, ты что, меня не видишь? Что мне сделается, ребята… Где командир?
— Что это у тебя? Никак, пушку принес?
— Такой принесет…
— Дура ты трехдюймовая… Пленный.
— Товарищ командир, — добрался наконец до Дубова Фома и сбросил с плеч узел, — красноармеец Харин ваше приказание выполнил и вот пленного вроде привел.
— Принес… — поправил его Дубов с ласковой насмешкой.
— Ну принес, какая разница.
— А почему «вроде»? — спросил Дубов. Он улыбался. Так приятно было опять увидеть неторопливого спокойного Фому после всех переживаний этого дня.
— Земляк он мой. Случайно нашел. Чисто сдурел у беляков, — пояснил Фома, развязывая узел. — Не хотел к нам идти, говорит — убьете. Я ему в новую жизнь путь показываю, а он ни в какую… Так и пришлось его…
— Скрутить и волочить в новую жизнь на плечах? — докончил Дубов.
— Угу, — согласился Фома.
Взорам красноармейцев предстал маленький, щуплый солдат. Голубые глазки его напряженно бегали по лицам бойцов. Заметив, что все улыбаются, он тоже весело и добродушно улыбнулся:
— Соседи мы…
— Маленький Харин, — ахнул Егоров. — Смотрите, ребята, чистая фотография.
Действительно, пленный неуловимо напоминал Фому, в три раза уменьшенного.
— А согласен он в новую жизнь идти, ты его спрашивал?
— Чего зря спрашивать. Темнота. Голь перекатная, одной лебедой мы с ним по весне хлеб разбавляли.
— Гляди, унтер! — заметил Егоров. Только сейчас бойцы обратили внимание на то, что на плечах пленного алели унтерские погоны, новенькие и непомерно большие.
— Шкура барабанная. — Настроение красноармейцев быстро менялось. — Ты нам кого приволок, Харин? Земляка? Хорош сосед. Допросить его по всей форме! Маленький, да удаленький!
Унтер грустно посмотрел на Харина:
— Я же говорил, Фома.
А красноармейцы, обозленные гибелью товарищей, уже обступали их тесным кольцом.