Повесть об одном эскадроне
Шрифт:
Когда всадники поравнялись с телегой, мужик, сидевший до того спокойно, неожиданно соскочил на землю и кинулся к ближайшему верховому.
— Ваше благородие! — заорал он во весь голос, указывая на Яшку. — Задержите его. Все про рынок спрашивает. Не иначе — красный…
Здоровенный урядник, довольный тем, что его назвали «благородием», остановил коня, спешился и потянул из кобуры наган.
— А ну иди сюда.
Швах неторопливо спрыгнул с телеги…
По
После плутания по глухим разъезженным проселочным дорогам, на которых еще сохранились в тени и в низинах лужи от последнего дождя, уставшие бойцы выедали, наконец, на накатанный большак.
Дубов поднял отряд в галоп. Конники обогнули невысокий холм с одиноким развесистым дубом на вершине и вылетели на прямую дорогу. Впереди, в низине, у мостика через овражек, росли тополя.
Тут Дубов разделил эскадрон. Контуженного Ступина с легкоранеными он направил в засаду на высотку. Большая часть отряда во главе с самим командиром залегла на крутом склоне оврага, с которого простреливалась вся дорога. И, наконец, третью, небольшую, группу он послал на другую сторону.
Коноводы отвели коней в овраг и поставили их с таким расчетом, чтобы можно было в случае чего немедленно сесть в седло.
…Разведчики занимали позиции. Легкий шорох в кустах, приглушенный голос, блеск винтовки на солнце… И все смолкло.
Словно проверяя маскировку красноармейцев, по дороге прогромыхала двуколка. В ней сидели фельдфебель и возница. Дубов затаил дыхание. Но ни движением, ни звуком бойцы не выдали своего присутствия. Двуколка спустилась вниз, сытые лошади рванулись, что-то крякнуло под колесами повозки, и фельдфебель уехал.
Дубов вздохнул с облегчением. Рядом с ним посапывал Харин. Он лежал на спине и, обкусывая травинку, глядел в небо.
— А везет же нам, командир, — сказал Харин, не вынимая травинку изо рта. — Самая осень — а третий день дождя нет…
— Смотри не накаркай. — Он помолчал. — Посматривай тут, а я к Ступину смотаюсь, посмотрю, как он устроился. Там, кстати, дорога поворот делает — может, кадеты уже показались?
— Лучше бы я, Николай Петрович, — привстал Харин.
— Прикажу — пойдешь. А так — лежи, — отрезал Дубов и, поправив маузер, пополз в кусты.
— Черт его поймет, нашего-то. Шутки шутит, смеется, а потом как скажет — прямо отрубит, — задумчиво проговорил Лосев, подбираясь поближе к Фоме. — С ним никогда наперед не знаешь, что будет.
— Так с вами и надо, чтобы не распускались, — ответил Фома.
— А с тобой?
—
…Разомлевший после бессонной ночи, пригревшийся на солнце Гришка одиноко грустил на своей позиции. Да и какая это, курам на смех, позиция! Командир поставил его на самой вершине холма, дальше всех от дороги, в густых кустах, и приказал ему в рукопашную не лезть и Стрелять по тем белякам, которые вырвутся вверх на дорогу. Тоже — бой… Вроде насмешки. Разве он не полноправный боец эскадрона? Обиженный и сонный, Гришка слипающимися глазами смотрел на дорогу, а она плыла, извиваясь, то заволакиваясь туманом, то проясняясь.
Дубов вернулся скоро. По его лицу Харин догадался, что он увидел что-то неожиданное и не приятное. Командир тяжело плюхнулся в сырую траву и, отдышавшись, сказал:
— Целый дивизион идет, черт бы их взял… По своим тылам с охранением ходят, пуганые стали.
— А сколько пехоты? — Фому новость не удивила.
— До взвода — кучно идут. И еще обоз.
— Взвод — это ничего.
— Тебе все ничего… Нам и дивизиона за глаза хватит, без пехоты. Ясно?
— Чего ясней, сам служил. — Фома опять повернулся на спину и закусил травинку. Потом задумчиво добавил: — Пропустить две батареи, атакуем последнюю. Четыре орудия все лучше, чем ни одного…
Дубов толкнул Харина кулаком в бок и рассмеялся:
— Правильно решаешь задачу, медведь. Я так Ступину и приказал. А тебе, как старому артиллеристу, приказ такой — уничтожить орудия! Ясно?
Харин ничего не ответил.
— Что молчишь?
— Думаю.
— Что ж, подумай, но чтобы гаубицы уничтожить… Ибрагимов! Спишь, парень?
— Дом вспомнил, товарищ командир, — разморенным, домашним голосом ответил Ибрагимов. — Дом вот вспомнил. У нас еще купаются. Девки от парней отдельно… На обрыв заберешься и смотришь… Заметят — вечером лучше из дому не выходи…
— А ты — злой до баб? — поинтересовался Дубов. — Что-то на дневках я тебя все с гармошкой вижу.
— У меня — невеста. С обрыва высмотрел…
— Ишь ты… Ждет?
— Ждет. Мать с земляком передавала — всем отказывает.
— Счастливый ты, парень… — Дубов помолчал. — Так вот тебе, счастливый, задание — взять офицера живым. Ясно?
— Есть, взять офицера живым…
— Передать по цепи — пусть Иванчук и Лосев прикроют Ибрагимова, — приказал Дубов.
Зашевелились кусты, ветерком пронесся шепот, послышалось приглушенное «Иванчук»… и опять все смолкло.
Дорога оставалась пустынной. Дубов почувствовал, как в глубине сердца комком собирается волнение. И тут на склоне холма поднялся боец. Он размахивал фуражкой в воздухе.