Повесть Вендийских Гор
Шрифт:
— Нет, нет, во всем виноват я, старый и глупый Гхоро! — вскричал вождь, бросаясь перед конем Серзака на колени и целуя землю. — Я ни в коем случае не должен был навязывать вам свое гостеприимство. Разве вправе я был приветствовать вас таким образом? Я совершил непростительную ошибку. Мне следовало молча и неподвижно дождаться, пока вы окажете мне хоть какой-нибудь знак внимания, дав понять, что вы видите меня и признаете меня равным в общении. Как смел я решить, что вы не примете меня за неразумную обезьяну? — Вождь с необычайной страстью продолжал укорять себя.
Серзак
Кони нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Золотоволосая девушка очнулась и с ненавистью глядела на чужаков. Ее голубые глаза широко раскрылись, а мягкие до этого губы сделались жесткими, сложившись в тонкую бледную линию. Другие женщины с трудом сдерживались, чтобы не начать шептаться между собой, обсуждая достоинства и недостатки чужаков. Детям все это стало нестерпимо скучно и они хотели идти спать. Конан тоже заскучал.
— Серзак, не мог бы ты выражать свои мысли покороче? — осведомился он, склонившись к не в меру разговорившемуся старику.
— Что хочет ваш уважаемый друг? — спросил вождь.
— Он искренне скорбит об убитом, уважаемый Гхоро, — ответил Серзак. — И жаждет хоть как-нибудь загладить свою вину. Может ли он надеяться на это?
— Я терпелив, Кром свидетель, но терпелив в обрез. — с угрозой в голосе произнес Конан. Глаза его сверкнули гневом.
— О, ваш господин великий воин. Я чувствую это по его могучему голосу! — Гхоро поклонился Конану и продолжал говорить, указывая на него пальцем и притоптывая ногой. — Молодой охотник, которого ваш господин лишил большей части головы, готовился убить тигра много дней, он прошел тщательнейшую подготовку и замены ему среди людей нашего племени нет. Он единственный мог убить тигра. Теперь только ваш господин может сделать это.
— Надо, так надо, о чем речь? — Конан пожал плечами. Тигр, так тигр. Северянин не привык отступать перед трудностями. Он никогда прежде не охотился на тигров, но не считал, что тигра нельзя убить так же просто, как какого-нибудь заурядного демона.
— Он согласен, — сообщил Серзак и лицо вождя озарилось улыбкой.
— Не понимаю я этих глупых церемоний, — доверительно сообщил Конан подъехавшему Горкану. — Если бы меня сразу спросили, я бы тоже согласился.
39
Чужаков пригласили в дом старейшин. Женщины приготовили богатый, по деревенским меркам, стол и вождь пригласил гостей сесть. Конана он усадил по правую руку, Серзака по левую. Горкан сел справа от Конана, не дожидаясь приглашения. По лицу вождя пробежала мгновенная тень, но он ничего не сказал. У входа в дом старейшин уселись музыканты и несколько красивых мальчиков, которых пророчили в охотники. Среди счастливцев оказался и Матакура, принесший великую весть. Мальчики не имели права присоединиться к пиру, зато они могли вволю смотреть и слушать. Женщины сгрудились у входа и громко перешептывались.
Похороны
Решили играть в «Падающего ястреба». Подростки не могли усидеть на месте.
— Ну и куда будет падать ястреб? — спросил Серзак, которому неудобно было открыто признаться, что он не знает такой игры.
Ему не ответили. Принесли круг, спиленный с целого ствола дерева. Судя по годичным кольцам, дерево росло не меньше тысячи лет. Годы были выкрашены в различные цвета. Центр — раннее детство, был розовым, развитие — оранжевым, созревание — синим, юность — желтой, молодость — зеленой, ранняя зрелость — коричневой, средняя зрелость — красной, поздняя зрелость — фиолетовой. Обод, непосредственно предшествовавший смерти, был белым.
Рядом с каждым участником пира поставили по круглой корзиночке с шестью маленькими ярко оперенными дротиками. Мальчиков также не обошли. Матакура, славившийся своим мастерством в бросании «ястребов», метнул первым. Дротик с зеленым хвостом вонзился точно в центр круга.
— Ну ясно, — сказал Серзак и тоже метнул.
Его дротик с фиолетовым оперением вонзился в белый обод. Все засмеялись. Особенно громко смеялись мальчики.
— Каждому дано только то, что ему дано, — заметил Серзак и отодвинул корзинку с дротиками подальше.
Все стали метать по очереди. Даже Горкан скромно сделал дротику Матакуры обрамление из красных перьев. Только Конан не проявил никакого интереса.
Короткая южная ночь прошла незаметно. Ближе к утру, когда все стали симпатичны друг другу, а солнце полезло на небосклон с бесстыдством храмовой танцовщицы, раздался перезвон ручных и ножных браслетов и в дом вбежала золотоволосая белая девушка. Она была в красной одежде. Живот, плечи, руки и ноги оставались открытыми. Волосы были украшены мелкими красными цветами.
— Отец! — воскликнула она и простерла руки к вождю. — Я хочу станцевать нашему гостю мой танец!
— Дочь моя, мой гость — твой гость, — ответил Гхоро. — Танцуй, Натая!
Все оживились. Конан невозмутимо кивнул в ответ на устремленный на него взгляд вождя. Гхоро хлопнул в ладоши.
Принесли несколько музыкальных инструментов — флейты, маленькие барабаны, трещотки. Желающие помузицировать мгновенно разобрали их и полилась нервная, цепляющая мелодия. Повели флейты и барабаны, трещотки поддержали их, равно как и женщины, запевшие без слов.