Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
— Да разве можно гулять одной, такой маленькой, да еще с таким бантиком, да еще ночью? — Дядя, — сказала девочка. — А у вас правда пинджак железный? — Правда-правда, — ответил Пробка. — У-ти моя ма-аленькая! И железной перчаткой (добрая душа!) погладил ее по головке.
В это время, сзади, налетает на него какой-то совершенно невменяемый штатский, впоследствии оказавшийся к тому же отцом девочки, грубо вырывает бедняжку из платонических объятий стража порядка и со всего размаху бьет ничего не понимающего секуратора током. И убивает. Так, по крайней мере, писалось в газетах.
Согласитесь, нелепо. Какой-то, прямо скажем, дурак, осатаневший от рвения и усталости, вздумал проявить человеческие чувства к охраняемому объекту и всю концовку нам испоганил. Вот если бы, скажем, победил Икс! Добро, заключили бы мы в конце, всегда торжествует, по крайней мере, в книгах, авторы которых предпочитают читателя не огорчать. Или, например, Живоглот в равной борьбе расправился бы с узурпатором. А? Какой мрак, какие сильные чувства, какая глубокая философия во всем бы этом сквозили. Безысходность! О, она бы многие струны затронула. А какой роскошный финал потерян — я имею в виду одновременную смерть обоих! Нет, откуда ни возьмись майор Пробка и этот сумасшедший папаша!
Мы так и знали, так и думали, что все кончится какой-нибудь несуразицей. Уж не хочет ли автор сказать, — ядовито прошипят недоброжелатели, — что сам народ помешал герою расправиться со злодеем? Уж не намекает ли он, что не надо было восставать против зла? Много чего скажут недоброжелатели или слишком серьезные анализаторы морали произведения.
Со своей стороны уверяем читателя, что ни о чем таком мы не думали и ни на что такое не намекали. Мы и сами в недоумении: какой вывод следует из этой истории? Какой-нибудь да следует, это уж непременно.
Скажем, такой: автор не умеет строить свои рассказы. Что ему стоило взять да и сделать Икса предводителем горожан. Трудная это оказалась задача, плохо соединялись они.
Тем более что и сам Икс повел себя на суде странно. Он, в частности, уверял суд, что к покушениям, удачным и неудачным, на «простых» секураторов он никакого отношения не имеет. Ну врет, ну изворачивается, ну трусит просто! Что, мол, все эти покушения — дело рук самих горожан? С больной головы на здоровую переваливает. Потому что, если так, — что ж они восстание не подняли? Что ж не заявили во весь голос протест?
Поэтому автор просит читателя никакой особой морали из рассказа не выводить, а принять просто — как любопытный эпизод из эпохи Введения Вероятностного Контроля.
Нам осталось лишь сообщить, что Икс был осужден к пожизненному заключению, стараниями Живоглота отбыл в другой город, где Контроль к тому времени не был еще введен, но по пути постыдно сбежал из арестантского самолета — из страха якобы мести. Рассказывают, что осел он в какой-то банде, не из тех, которые за деньги преступления совершают, а которые против Введения (убейте, не пойму, в чем между ними принципиальная разница). А Живоглот все еще на секураторской службе. Недавно покинул город. Получил повышение. Старается, наводит порядок. И сейф увез. Иногда горожане вспоминают обоих, но без особого сожаления. До них ли? Иные времена, иные проблемы. И говорят между собой: вот придет еще такой Живоглот, вот мы тогда ему зададим. Мы уже ученые.
ЦВЕТЫ НА ГОЛОВЕ
У Желткова из Владивостока на голове выросли цветы.
Он даже не поверил сначала. Проклюнулись утром по всей лысине такие меленькие росточки светло-зеленого колера. Все подумали, что это у него волосы расти начали, да и он сам так подумал, потому что регулярно ходил в одну частную фирму по выращиванию волос путем возложения медузы. Но на следующий день эти росточки превратились в микроскопические желтенькие цветки с отвратительным запахом.
Желткову это было совсем низачем. У него была невеста с аллергией на любые цветы, он к тому же собирался оставить должность менеджера в своей фирме и перейти на работу в банк, ему уже даже назначили собеседование — ни туда, ни сюда с цветами на голове он явиться никак не мог. Поэтому Желтков сбрил цветы. Бритье было болезненным, а в результате лысина тоже оказалась светло-зеленой. А, проснувшись назавтра, он обнаружил на своей голове новый газон.
Желтков пошел к медузникам с претензиями. Медузники, однако, сказали, что он пришел не по адресу, что цветов они не выращивают, и можете подавать в суд. Тогда Желтков пошел к районному терапевту. Тот чрезвычайно возбудился, заговорил о кандидатской, наконец-то, диссертации и прописал Желткову кучу витаминов, антидепрессантов, а также велел поливать голову корнеукрепляющим препаратом и чем-то против вредителей. Желтков дал терапевту в морду и быстро ушел, пока тот не вызвал милицию.
Вследствие мучительности и бесполезности бритья Желтков купил шляпу. Но пока он покупал шляпу, цветы заметила соседка по лестничной клетке и написала донос в Академию наук. Та, по причине отсутствия собственных научных результатов, отреагировала мгновенно и прислала к Желткову районного терапевта. Терапевт еще раз внимательно оглядел голову, обозвал цветы длинным латинским названием и велел явиться в лабораторию Института цветоводства для проведения опытов. Поскольку Желтков возражал, терапевт дал ему в морду и, хохоча, убежал, пока тот не вызвал милицию. Цветы между тем росли.
Пришел потом к Желткову человек из ДЭЗа, осмотрел, сказал, что цветы какие-то хилые и пообещал прислать чернозема, но не прислал. Вместо этого явились две женщины в оранжевых жилетах, принесли с собой лопату и газонокосилку. Они сразу стали скандалить, требуя показать, где цветник; Желтков дал им сто рублей и они тут же убежали, чтобы не отобрал — недобр был.
С банком все обошлось, хотя при входе в кабинет Желтков был вынужден шляпу снять. Его долго и подробно расспрашивали, потом сказали, чтобы назавтра приходил, но обязательно в галстуке и чтоб ботинки желательно черные, и без шляпы; в графу «Вредные привычки» записали однако: «Цветоводство».
Хуже с невестой. При встрече она поморщилась, а потом расчихалась, хотя шляпу Желтков не снимал. Сказала, чтобы сменил одеколон и в дальнейшем общался с ней только электронно-почтовым способом, но она все еще любит его больше жизни. Желтков еще не видел, чтобы кто-нибудь так не любил жизнь.
Впрочем, оказалось, что все не так уж и плохо, даже и при снятой шляпе к Желткову в банке валом валили клиенты, да и друзья восхищались оригинальностью его прически. Вонь постепенно стала привычной. Желтков стал подолгу вглядываться в зеркало, шляпу купил на два размера больше, а потом и вообще снял — если цветы, так хоть пусть будут нормальные, а не мятые, это уж вообще.
Пришел однажды к Желткову человек лыс, умолял дать ему рецепт выращивания цветов, деньги предлагал огромные, три с половиной тысячи рублей. Желтков расхохотался на это, но рецепт дал, к медузникам послал человека.
Голову стал на всякий случай поливать раз в четыре дня, хотя цветы и так не думали вять. Цветы ему на самом деле не нравились, гнусные какие-то были, вот если бы хризантемы, как-то подумал он. Все стало очень замечательно и тревожно.
А однажды, во время бессонницы, пришло Желткову в голову — а ведь это чудо, что на голове у меня цветы, настоящее чудо, по определению, только почему никто не замечает, что это чудо? И хорошо, что не замечают, ответил он сам себе, ерунда какая-то вместо чуда, цветочки микроскопические, да еще воняют. Вот если бы на сберкнижку кто-нибудь положил мне миллион долларов!