Повести и рассказы

Щагольчин Александр Михайлович

Молчание вообще было для Юрки невыносимым. Он любил болтать. Если была тема, то по теме, если не было, то без разницы о чем, лишь бы не молчать. Галина смотрела на него и удивлялась.

– Как вы можете? Оставили жену, оставили ребенка, а у вас такой вид, как будто ни чего не случилось.

– А что здесь такого, что ж теперь сесть и рыдать? Я же не насовсем, и к тому же жена есть жена. О жене нельзя страдать чрезмерно, и любовь выражать нельзя, иначе супружеская жизнь даст трещину.

Галина

возражала. До ее понятий не доходило, как это женатый человек, имеет любовниц и меняет их как перчатки. Девушка молча слушала их спор. А когда Юрка спрашивал ее мнения, она лишь пожимала плечами. Юрке девушка очень нравилась. Он в ней видел много прекрасного и неповторимого. Юрка в таких случаях делал точные и безошибочные выводы. Перекинувшись с любой девушкой двумя, тремя словами, он мог понять, что у нее внутри, и что с нее можно взять.

И лишь опытная женщина могла его обвести, да и то только в начале. А эта красивая девушка была идеалом его детства.

Когда-то еще в школе, когда он еще ничего не знал о женщинах, он сам себе придумал образ невысокой, светловолосой девушки с голубыми глазами, с нежной веселой улыбкой. Тогда в 15-16лет Юрка не придавал значения в своем идеале ни фигуре, ни ножкам. Но сей час его идеал юности сидел рядом и слушал его болтовню. И этот идеал был дополнен изящной фигурой и стройными ножками. Такое почти невозможно, чтоб встретить то, что ты когда-то сам себе придумал в мечтах. Еще невозможней было то, что она была красивей, чем он придумал когда-то.

Юрка продолжал, спорить с Галиной, рассказывая о себе, о своих похождениях в страну нежных объятий, называемую Галиной развратом. Юрка приводил примеры запада, и уверял, что скоро все это будет и у нас, и фотографии обнаженных женщин, и фильмы в которых будут сцены секса, и это не будет считаться развратом, а будет считаться искусством. Юрка хотел, чтоб этот, рядом сидящий его идеал, знал о нем все. Хотя Юрка легко мог бы прикинуться мальчиком паинькой, сказать несколько нежных слов, наговорить кучу лестной мишуры о женщинах. Но он почти никогда не врал. За частую его, правда и прямота его приводили к цели быстрей чем всякие обходные пути. И как он мог врать, если рядом находилась та, о которой он так долго мечтал. И теперь он думал, может ли он вот такой, какой он есть, понравиться своему идеалу детства.

Проснулся сынишка Галины и начал, баловать, но Галина его успокоила, и усадив рядом, начала учить с ним стихотворение. Мальчик повторял за матерью слова непонятным для других языком, и Юрка с девушкой весело смеялись, глядя друг на друга.

У мальчика был дефект речи, и мать возила его в Крым на лечение.

– А хотите я вам стихи почитаю?

Попутчицам было не понятно, они не знали, что сейчас сморозит Юрка. Но он знал, что такие стихи в основном нравятся. Он как обычно легко и просто начал читать.

– На краю края земли…Попутчицы слушали, им действительно нравилось.

А Юрка умел рассказывать стихи. Он сам часто писал, он не знал,

хорошо он пишет или плохо, но писал стихи, какие-то афоризмы, рассказы и разные истории из своей жизни. Но чужие он читал на профессиональном уровне. Это было у него еще со школы. Вообще он очень любил поэзию, и много знал наизусть. Он рассказал еще несколько стихов, пару коротеньких историй, извинился и вышел покурить перед сном. Вернувшись, он посмотрел на девушку.

– Ну, что красавица, будем укладываться спать?

Она кивнула.

– Тогда я заберусь первым, а то может получиться неудобно.

– Конечно. – Кивнула девушка.

Юрка чуть подпрыгнув, легко отжался на руках и сел на верхней полке. Девушка тоже ловко забралась на полку напротив, легонько ударившись головой о третью полку. Юрка улыбнулся. Девушка засмеялась. Она умостилась на своем ложе и закрыла глаза.

Юрка лежал напротив, пристально всматриваясь в ее черты, ища хоть какой ни будь недостаток, говоривший о том, что это не мечта его детства. Но все было напрасно. Это была она.

В вагоне горел только дежурный свет. Юрке хотелось писать, но было темновато, и он пожалел, что писать не сможет. Блокнот и ручку, которые он приготовил, положил под подушку, и умостился поудобней. Он закрыл глаза, но спать не хотел, раскрыв их, он опять начал, рассматривать девушку. Она, видно почувствовав это, отвернулась, перевернувшись на другой бок.

Юрка вздохнув, улегся на живот, подложив руки под подбородок, смотрел в окно.

За окном была ночь. Изредка мелькали кучки деревенских огней. Полежав так с полчаса, Юрка посмотрел на девушку. Она лежала к нему спиной, и в тишине было слышно, как она тихо посапывает. Юрка улыбнулся. Ну, вот и недостаток. Но девушка, как будто услышав его, легко пошевелилась и воцарилась тишина. Лишь колеса за окном продолжали стучать, там-там, там-там, там-там.

Юрка несколько раз просыпался ночью. Девушка по прежнему спала лицом к стенке, и лишь утром в половине шестого, когда Юрка встал и умылся, она повернулась к нему лицом. Юрка улегся на свое место, глядя на девушку. Потом подумав, что она может не спать, а лежать с закрытыми глазами, и ей будет большая честь, знать о том, как он жадно любуется ей. Он отвернулся, достал из-под подушки блокнот, ручку, и начал писать.

Из Крыма, где солнце, где моря ширь.

Качу я в тундру, качу в Сибирь…

Было уже полдевятого, когда девушка проснулась.

Галина собирала сынишку, и складывала вещи, им выходить в Орле. Девушка слезла с полки. Юрка продолжал лежать. Он писал. Юрка стеснялся, когда кто-то видел, как он пишет, поэтому он прекратил писать, и тоже спустился с полки.

На столе лежала жареная курица, вареные яйца, помидоры. Девушка пригласила Юрку к столу.