Повести и рассказы
Шрифт:
– Обыкновенная?
– Извини.
– Да чего там… – Валерия улыбнулась, но улыбка вышла какой-то неловкой, словно одолженной, не ее. – И ведь доказал…
А вот тут уже Александр Павлович изумился. Только что агрессивная, полная негодования, чуть ли не ненависти, и вдруг: «И ведь доказал»! Такого признания он от Валерии и вообще не ожидал – не то, что сейчас, когда она тигрицей мечется. Чтобы Валерия сдала позиции?! Да ни в жисть! Прав Александр Павлович: этого не может быть, потому что не может быть
– Что я доказал?
– Что хотел, то и доказал. Доволен?
Валерия явно пыталась остаться ироничной, как всегда, но получалось это у нее плоховато, а вот Александр Павлович постепенно оправлялся от изумления, становился самим собой.
– Ты знаешь: доволен.
– Ты знаешь: и я довольна.
– Ты?!
Нет, положительно сегодня день сюрпризов, причем истинных, неподготовленных, а их, как уже отмечено, Александр Павлович не терпел.
– Я.
– Ты-то чем?..
– Тебе не понять.
– Где уж нам… А все ж попробуй объясни: вдруг соображу, умом хилый?
– Не паясничай, Саша, не надо… Ты нормальный мужик: сильный, уверенный в себе, ни на кого, кроме себя, ни в чем не рассчитывающий, к женским слабостям снисходительный, терпимый, даже любишь их, по-моему, слабости. Ты – стена, Саша, за тобой спокойно, легко, прочно. Веришь ли: я впервые почувствовала себя слабой рядом с тобой. Приятное чувство, оказывается, – быть слабой. Я никогда не знала этого, Саша. Спасибо тебе.
– Не за что, – машинально ответил Александр Павлович.
– Есть за что… Я тут накричала, обвинений тебе целый ворох накидала. А ведь зачем пришла? Думаешь, из-за коробочки твоей? Это для Наташки она – чудо. Для Наташки ты сам – чудо из чудес, она в тебя влюбилась, как в Деда Мороза… Но я о другом. Вот ты мне тот разговор в машине в пику ставишь. А ведь я тогда на что упор делала: нам с тобой хорошо вместе. Очень хорошо, Саша, очень! Да, верно: ты не встречал таких, как я. Но ведь и я не встречала таких, как ты…
– На стену похожих?
– Еще раз прошу: не ерничай… Ты можешь понять, глупая твоя голова, что так, как с тобой, мне ни с кем не было? Ни с кем!.. Я тогда проверить тебя хотела – на прочность, что ли? А ты не поддался, вроде бы принял правила игры – мои правила, но остался-то самим собой… Ты – всегда «сам собой», Саша, тем и ценен обществу… – усмехнулась. Почему-то невесело. – Первый раз в жизни прошу: не уходи. От добра добра не ищут. Не уходи, Саша…
Как утром с Наташей, спросил по инерции:
– С чего ты взяла, что я ухожу?.. – и опять же, как утром, одернул себя: не будь страусом, не прячь голову в песок. Все равно: задница наружу торчит… – Не надо, Валерия, не изменяй себе: не проси мужика. От добра добра не ищут, верно. Да только в чем оно – добро? В том, что в постели нам ладно? Мало этого, Лера, ох как мало! Сие, как известно, физиология. А как насчет души?
– Что же я, по-твоему, совсем бездушная?
– Ты не бездушная. Ты деловая современная женщина. Как в детских стихах: «драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота…» Для тебя слово «быт» страшней атомной войны.
– А для тебя?.. Ты от этого слова так же бежишь…
– Бегу, согласен. И вот парадокс: все время его ищу. Не исключено, что найду я наконец такую женщину, какую сам придумал, посмотрю на нее, порадуюсь, сердцем отойду – и тронусь дальше: привык, как ты говоришь, ни на кого, кроме себя, в этой жизни не рассчитывать. А может, и не тронусь – остановлюсь… Но ведь ты, Лера, не та женщина, какую я придумал. И сама о том знаешь прекрасно. Вон даже «портсигар» не помог…
– Какой «портсигар»?
– Этот, – достал из кармана серебряную вещицу. Валерия выхватила ее, вытряхнула из нее батарейку, яростно рванула проводки, бросила на пол, ногой придавила: коробочка легко расплющилась, серебро – мягкий металл.
– Нет никакого «портсигара»! Нет и не было! При чем он? Ты же видел, Саша: я могу быть женщиной. Женщиной, а не доцентом кафедры автоматики. Даже Наташа это поняла…
– И насколько тебя хватит? На неделю? На месяц? На год? А семинары, симпозиумы, хоздоговоры, студенты? А твоя девица, так нужная науке?.. Нет, Лера, ты у нас – доцент кафедры автоматики, все остальное – потом, все остальное – неважно, даже мешает. И ни-ку-да от сего факта не денешься.
– А тебе кто нужен? Кухарка? Нянька? Портомойница? Да ты сам от такой через неделю волком взвоешь!
– Мне никто не нужен, Лера, – сказал Александр Павлович. – Ни кухарка, ни нянька, ни портомойница. Ни тем более доцент… Мужик валит мамонта, женщина поддерживает огонь…
– Ты о чем, Саша?
– Так, пустяки… – встал. – Бессмысленный разговор, Лера. Ни ты, ни я – никто друг друга убедить не сможет. И переделать не сможет. Будем жить как жили.
Валерия тоже встала, подхватила сумку, перебросила через плечо – красивая, уверенная в себе женщина, ничуть не похожая на ту, что всего лишь четверть часа назад просила Александра Павловича не уходить, не ломать налаженное.
Как налаженное?
Кем?..
Спросила:
– Поврозь? – улыбнулась ослепительно: хоть сейчас на плакат с надписью: «Летайте самолетами Аэрофлота». Александр Павлович не ответил, стоял, прислонившись спиной к косяку двери в комнату, ждал. Только чего ждал?.. – Ну, ладно, прощай, милый Саша. Прости, что я «портсигар» поломала.
– Ничего, – сказал Александр Павлович. – Если будет нужно, я починю, – подумал: смолчать или «дожать»? Все же решил «дожать», раз начал: – Вот жалко: деталька та всего одна у меня была…