Повести и рассказы
Шрифт:
– Я бы с радостью последовал вашему совету, – улыбнулся Дан, размягченный собственными мыслями, – но для этого надо сначала доехать до дому. А троллейбуса нет и не предвидится.
– Почему не предвидится? – удивилась женщина, и удивление ее показалось Дану не наигранным – вполне искренним. – Сейчас подойдет.
– Прямо сейчас? – Дан все же пытался шутить. Но женщина не приняла шутливого тона.
– Прямо сейчас, – серьезно сказала она. – Закройте глаза и сосчитайте до десяти. Ну, закройте, закройте, что вам
Дан послушался. Зажмурился, крепко-накрепко стиснул веки, принялся считать:
– Один… два… три…
На счете «девять» женщина – некому больше! – резко потянула его за локоть в сторону от дерева, он не ожидал этого, чуть не потерял равновесие, но устоял, удержался на своих двоих, открыл глаза и машинально закончил:
– Десять!
К остановке бесшумно подплыл пустой троллейбус, похожий одновременно и на пароход и на аквариум, обдал водой из-под колес ствол липы, где только что стоял Дан и откуда женщина предусмотрительно увела его – все посуше будет.
– Пожалуйста, – сказала женщина, – заходите.
Как домой пригласила – гостеприимно и буднично, без всякой торжественности, и Дан – дурак дураком – вымолвил растерянно:
– Спасибо, – подсадил женщину и сам влез.
– Единый, – сказала женщина громко, чтобы водитель услышал ее.
– Единый, – эхом подтвердил Дан.
– Предъявлять надо, граждане, – прохрипел над ними Динамит.
Предъявили. Сели рядышком – благо все места свободные. Помолчали.
– Вам далеко ехать? – спросил Дан.
– Не очень, – ответила женщина. – А вам?
– Мне до Самотеки.
Опять помолчали. Водитель исправно объявлял остановки, кто-то входил и выходил, кто-то шумно смеялся на задней сиденье, потом смех утих… Дан не следил за троллейбусной ночной жизнью, она текла как бы мимо него, не задевая, даже не очень-то обнаруживая себя.
– А что вы так поздно и одна? – спросил Дан, изумляясь собственной бестактности.
– Дела, – спокойно сказала женщина. – А вы что?
– Я в гостях был. У друзей. У них сыну три года стукнуло. Его зовут Антон.
– Друга?
– Нет, сына. А друга зовут Валерий Васильевич. А его жену зовут Инна. А его тещу, которая целыми днями сидит с Антоном, зовут Марфа Петровна.
– Редкое имя…
– Да уж… У меня тоже редкое имя. Знаете, какое?
– Какое?
– Даниил. А короче – Данила. А общеупотребительно – Дан.
Женщина внимательно оглядела Дана, изучающе оглядела.
– Что-нибудь не так? – спросил Дан.
– Вам, вероятно, лет тридцать?
– Попали в «десятку».
– Тогда все Сергеи да Андреи рождались, это сейчас мода на старые имена пошла.
– Папаня мой чурался моды, но не бежал от традиций. Сам он был Фрол, а дед – Гаврила, а прадед – опять Даниил.
– Значит, вы – в прадеда…
– Вроде…
Тут бы спросить: а ее-то как зовут? Но Дан почему-то не решался задать этот невиннейший из вопросов, что-то удерживало его, а что – сам не ведал. Разговорился он как-то глупо, не к месту, да и не к желанию собеседницы. А какая она собеседница? Что ни спросишь – темнит, сама ни о чем не заговаривает, не интересуется, а он, между прочим, чуть ли не всю свою биографию выложил. А болтун, как известно, находка для шпиона.
Теперь уж он оглядел «шпиона» – как она давеча его взглядом прощупала. Ничего особенного: одна из тысячи. Сняла мокрый платок, повесила его на никелированную трубку над передним сиденьем, расстегнула воротник синего – все-таки модного! – плаща. Волосы коротко стрижены – не черные и не светлые, так – серединка на половинку, самый распространенный сейчас колер. Глаза, правда, большие – карие, ресницы подкрашены, а веки не подведены: незачем глаза увеличивать, природа и без того расстаралась. Ну, рот, нос, щеки. Все в норме, ничего сверхъестественного, косметики – минимум. Итог: обычное миловидное личико, которое потерялось бы в сонме подобных ему, если бы не глаза…
Да-а, глаза… А ведь было в них что-то «этакое» – там, на остановке, в дождливой темноте, что-то пугающе странное – не померещилось Дану, нечего душой кривить.
– Слушайте, – сказал он решительно, – можете ответить честно на честный вопрос?
– Ну, если на честный… – улыбнулась она, и Дан «дописал» к ее портрету улыбку – хорошую улыбку, мягкую, яркую.
– Откуда взялся троллейбус? Да еще на счет «десять»? Я ведь, прежде чем зажмуриться, поглядел: он и не маячил.
– Честно? – вроде бы раздумывала она. – Да не поверите вы, Даниил Фролович…
– Чтоб мне лопнуть со страшным треском, – поклялся Дан.
– Просто я – волшебница. Обыкновенная добрая волшебница.
– И все объяснение?
– И все объяснение.
Что ж, ясно: дурацкому интересу и удовлетворение дурацкое. Откуда взялся троллейбус? От верблюда! Дан его не заметил, а она углядела. Вот и все волшебство… А чувство юмора у нее – на уровне, вполне пристойное. Стоит подыграть девушке, расстараться.
– Давно практикуете?
– В волшбе? Да с детства, наверно.
– И больших высот достигли?
– Вряд ли. А потом, я ведь не всегда волшебство творить могу, а лишь для хорошего человека.
– Выходит, я хороший?
– По правде говоря, троллейбус и мне был нужен… Но вы, похоже, неплохой человек, Даниил Фролович.
– Откуда вы знаете? Может, я тать ночной? Может, я убил бабушку, обокрал банк и укрываюсь от десятерых жен с малыми детишками?
Не улыбнулась. Шутка не по ней.
– Вряд ли, Даниил Фролович.
– Ой, не величайте меня так торжественно. Я же назвался – Дан. Дан – и все тут. – Теперь, пожалуй, его ничего не останавливало: – А ваше имя скажете или скроете?