Повести и рассказы
Шрифт:
Книга и вправду гляделась новой, будто неведомый Дану старичок почти не открывал ее, держал на полке, нечитаную, с конца прошлого века.
– Берете?
– Вопрос! – Дан, боясь, что за эти минуты книга исчезнет с прилавка, а то и вовсе в воздухе растворится, пулей помчался в кассу, вручил девице чек, уложил в чемоданчик заветный томик и несколько ошарашенный вышел на улицу.
Радость бестелефонного жильца, которому наконец-то ставят аппарат, объяснять вряд ли нужно: она близка и понятна любому человеку. Но стоит поверить, что радость истового коллекционера-книжника, обретшего давно желаемую книгу, ничуть не меньше. Две радости в один день –
Одно только омрачало хорошее настроение: обе радости были предсказаны Олей, среднестатистической Кассандрой из ночного троллейбуса. Да, она могла пообещать Дану телефон – просто так, из приязни, ради красного словца. Но ведь телефон-то ставят… Да, она могла напророчить удачный визит в Дом книги – чего ей стоит, вежливой женщине, и Дан своего желания от нее не скрыл. Но ведь визит-то и вправду удачный…
Конечно, ни в какой «кассандризм» Дан не верил. Вспомнил день пятилетней давности, когда у друга Коли дочь Машка родилась, дали ему звание заслуженного артиста, и по лотерее выиграл он стиральную машину, впоследствии получив выигрыш наличными.
Вечером того счастливого дня, сидя за бутылкой шампанского, ничуть не удивленный событиями, Коля заявил:
– Сегодня я стал средоточием мировой флуктуации.
Дан, помнится, чуть со стула не упал. В Колиных устах сие прозвучало столь же странно, как, например, грубая тирада в устах розовой выпускницы Смольного института благородных девиц.
– Средоточием чего? – выдавил из себя Дан.
– Тебе, старый, не понять. Читай словарь иностранных слов, станешь образованным, как я.
– А все ж объясни необразованному.
– Флуктуация, старый, это… – тут он повспоминал малость и выговорил без запинки: – Это наименее вероятное отклонение от наиболее вероятного состояния.
– А попроще можешь?
– Проще некуда… – выдул бокал шампанского, презрительно поглядел на Дана. Однако смилостивился: – Ладно, болезный, слушай сюда. Наиболее вероятное состояние – это что? Это я в лотерею рупь выигрываю, в главке мне звание зажимают, как водится, вместо него почетную грамоту суют, Люська девку рожает не сегодня, а в срок – через неделю. Ну, допустим, чего-нибудь одно все же случится, скажем, Люська рожает. Это похоже: у нее схватки еще вчера начались. Но чтоб все три события, в один день – так не бывает. Ан нет, произошло. Почему, спросишь?
– Почему? – послушно спросил Дан.
– Флуктуация. Научное явление.
– Откуда ты про нее знаешь?
– Держу ушки на макушке, ватой не затыкаю. Был в первопрестольной в одной компахе, там физик бородатый про нее плел. Я и запомнил.
И Дан запомнил. И теперь всерьез подумал, что тоже стал средоточием мировой флуктуации. На нынешний день. И Оля здесь ни при чем: флуктуация, как сказал друг Коля, явление научное, а научные явления волшебству не подвластны.
И, только придя домой, сообразил, что Оля в студию так и не позвонила.
5
С утра репетиция негаданно отменилась: приехали киношники, заставили зал с манежем прожекторами, изображали что-то «из цирковой жизни».
Тиль даже калоши не снимал. Постоял, посмотрел на кинодейство, сказал ворчливо:
– Лентяям всегда везет, – и добавил для вящей ясности: – Это я о тебе, Данчик.
– А я понял, – кивнул Дан, – о ком же еще…
Сам-то он не прочь был покидать – по крайней мере ему так казалось, – чувствовал некий рабочий зуд в ладонях, считал, что вполне способен горы своротить. Если невысокие.
– Был бы ты умный мальчик, – сказал Тиль, – ушел бы в коридор и позанимался.
– В коридоре дует, как в трубе.
В коридоре и вправду дуло, сквозняки гуляли от дверей к окнам, и вахтер у доски с ключами сидел в овчинном тулупе и заячьей ушанке.
– В какой трубе, Данчик? – поинтересовался Тиль, любящий во всем точность.
– В аэродинамической. Я домой пойду, Тиль.
– Дома тоже можно тренироваться.
– У меня потолки низкие. Завтра в десять как штык, – и ретировался, чтобы не объяснять дотошному Тилю, какой штык он имел в виду.
Вообще-то ему хотелось побродить по коридору неподалеку от казенного телефона, подождать; вдруг да и позвонит Оля. Его почему-то волновало стойкое молчание знакомой, хотя она говорила ясно: выйдет на связь «завтра-послезавтра». «Завтра» было вчера, сегодня наступило «послезавтра». Судя по всему Оля – девушка точная. Но торчать в студии, ничего не делая, фланируя по «аэродинамической трубе», – значит вызвать удивление коллег: как так, деловой человек Дан и вдруг – сплошное тунеядство? Дан очень гордился своей мнимой репутацией делового человека, вечно куда-то целеустремленно спешил, даже болтаясь в главке, бессмысленно болтаясь, все же непрестанно посматривал на часы, говорил веско и коротко, не спускал с лица озабоченного выражения. Театр для себя, как утверждают всезнающие искусствоведы…
Но Оля… А если она позвонит через час? А его нет в студии, и появится он только завтра… Станет она перезванивать на следующий день? Кто знает… Ну не станет, не перезвонит – что с того? Мир перевернется? Дан с горя бросит общество и примет схиму? Что на ней, в конце концов, свет клином сошелся, на Оле этой, обыкновенно-замечательной? Или замечательно-обыкновенной… Была бы красавица – так нет. Или умница, остроумница, интеллектом наповал била бы… Впрочем, единственно, что Дан знал о ней точно, – внешние ее качества. Да, не красавица. Но и не урод, обычная миленькая девушка, фигурка хорошая, улыбка, глаза. Вот глаза. Глаза, конечно, совсем необыкновенные, как у египетской кошки. Дан в жизни не встречал ни одной египетской кошки, но помнил, что в далекой истории были они существами священными, загадочными. Отсюда легко проглядывался вывод: у священной кошки глаза особенные, ничуть не похожие на обычные, какие-нибудь «кошкомуркинские». Оля, по мнению Дана, вполне походила на египетскую прародительницу киплинговского кота, который, как известно, бродил сам по себе. Оля возникла сама по себе, появлялась точно так же, и приручить ее не было никакой возможности.
Дан все время убеждал себя, что ему не очень-то и хочется приручать ее, в любовь с первого взгляда напрочь не верил, не посещала она его никогда, а та малообъяснимая симпатия, даже скорее тяга к египетской девушке Оле, которую Дан, если честно, испытывал, ему почему-то мешала спокойно жить, сковывала его.
Вот и сейчас он решительно направился к выходу, отбросив всяческие глупые колебания: ждать – не ждать, но рядом с вахтером висела свежая стенгазета, перл творения студийного профбюро, и Дан остановился почитать интереснейшую статью о пользе своевременной уплаты профсоюзных взносов. Читал он ее минут пятнадцать, смакуя и повторяя про себя каждую чеканную фразу, пока не поймал на себе подозрительный взгляд вахтера, скользнувший между ушанкой и поднятым до глаз овчинным воротником.