Повести и рассказы
Шрифт:
...Когда назавтра возвращались домой, Мокрут незаметно посмеивался себе в воротник, а время от времени оборачивался к Тихоне и вполголоса спрашивал:
– А славно погуляли! Правда?
VIII
Выйдя из эмтээсовского ларька, Андреиха почувствовала, что мороз, похоже, совсем отвалился. Однако немного погодя стала поеживаться и кутаться в платок - нет, мороз все-таки хватал за потную спину, за ноги и за голую руку, в которой она несла полбуханки хлеба.
На улице ей повстречался Шулов и, как она ни старалась проскочить незамеченной, все же остановил ее.
– Вы еще только с фермы? - спросил доброжелательно, пряча огромные красные руки в карманы пальто, до потрескивания в швах раздутое теплой поддевкой.
– В ларьке была, - торопливо ответила Андреиха, надеясь на этом и кончить разговор. - Хлеб там давали.
– Хлеб? - Шулов посмотрел на ее посиневшую руку. - А я подумал, что это вы одолжились у кого-то. Что ж мне никто не сказал?
Андреиха переложила хлеб в другую руку, приняла немного в сторону, давая понять, что ей надо спешить домой, а то рубашка к телу примерзнет, но Шулов даже и не заметил этого. Поглядывая то и дело на свои теплые сапоги с отворотами, он все чего-то медлил, все затягивал разговор.
– Боровок ваш хорошо ест, - сказала наконец Андреиха, заметив, что председатель явно ходит вокруг этого, но вроде бы не отваживается спросить.
– Я вовсе не об этом, - поморщился он, скрипнув сапогами, - да раз уж вы вспомнили, то интересно все же... Сегодня я не был на ферме. Что вы ему давали сегодня? Отруби были? Я могу немного муки вам выписать, если нужно. И себе какой ни есть блин испечете. Выписать?
Андреиха все перекладывала хлеб из одной руки в другую, потом, ощутив, что он начинает каменеть, пыталась прикрыть его полою свитки. Взялась пальцами за пуговицу и уже понять не может, пуговица это или какая-то ледышка. Пока одною рукой силилась совладать с пуговицей, из второй выронила хлеб, и он поехал с уклона по скользкой колее. Шулов догнал его и, протягивая хозяйке, неуверенно спросил:
– Может, завтра кто-нибудь подменил бы вас на ферме, а вы пришли бы малость подмазать стены в моей хибаре? А?
Андреиха подула на хлеб, обеими руками прижала его к груди и молча направилась домой. Дома поставила хлеб на тарелке в печь, а сама принялась ходить по хате и растирать руки.
"Разъелся, - думала она о председателе, - его, хоть и раздень, мороз не проймет".
Брякнула щеколда в сенях, и в хату вихрем ворвалась Даша. Она была без куртки, только белый вязаный шарфик, брошенный на волосы и обернутый вокруг шеи, свисал одним концом на грудь, а другим на спину.
– Что так поздно, тетка Настуля? - с ходу налетела она на хозяйку. - Я уже забегала к вам. Что-нибудь на ферме?
– Я не с фермы, - снимая озябшими руками свитку, сказала Андреиха. - В ларьке была. - Она показала свободной рукой на заслонку - там, мол, оттаивает хлеб. - Выскочила оттуда, как из бани, бегу домой, а тут Шулов навстречу.
– Насчет боровка? - усмехнулась Даша.
– А что ему еще? Уж и не знаю, когда наберусь смелости плюнуть этому слизняку в глаза.
Андреиха силилась подцепить пальцами вешалку, чтобы повесить свитку, да ничего у нее не выходило - не гнулись пальцы.
– Давайте я вам помогу, - бросилась к ней Даша. - Ой, как же озябли! Давайте потру руки!
Легким движением головы она помогла своему шарфику сползти с головы на шею, и лицо ее еще больше посветлело и ожило, вся она похорошела.
– Такая очередь в ларьке? - удивилась она.
– Да нет, дольше выслушивала на улице шуловские песни.
– Ну, завтра он у меня запоет! - вдруг со злостью и возмущением сказала Даша. - Так запоет, что на все Добросельцы будет слышно.
– Что ты ему сделаешь? - Андреиха немного смутилась, прочтя на лице девушки непреклонную решимость. - Турнешь его пестуна с фермы?
– И турну, думаете, слабо? В правление колхоза загоню! Вот увидите!
– Не трожь ты его, пропади он пропадом.
Андреиха, кое-как отогрев руки, стала проворно управляться по дому. Даша глянула в один угол, во второй, сразу смекнула, что к чему, и тоже принялась за дело. В чужой хате все у нее ладилось так же ловко и споро, как в своей собственной.
– А что у вас на ужин, тетка Настуля? - спросила у хозяйки, когда была уже подоена корова, напоен бычок и наведен порядок возле печи. В работе прошла у девушки злость на Шулова, поднялось настроение и лицо снова весело оживилось.
– Вот молока свеженького нальем, - сказала Андреиха, - да и поужинаем. Может, и ты со мной?
– Нет, я поела, - по-семейному ответила Даша. - А что, горячего у вас ничего нет?
– Да разве не простынет с самого-то утра?
– Обождите!
Спустя минуту-другую девушка снова вбежала в хату, на голове у нее был все тот же белый шарфик, но передний расширенный конец его прикрывал что-то круглое, обернутое рушником. Придерживая это "что-то" одной рукой, она взяла с припечка деревянный кружок-подставку, положила на стол, пригнулась над ним, а когда распрямилась и отступила на шаг, от стола густо повалил пар на нем стоял чугунок только что отваренной картошки.
– Будто знала, - радостно произнесла Даша, - два чугунка начистила и поставила: один своим мужчинам, а второй вот нам с вами.
Опрокинули чугунок над миской, и вкусный картофельный дух разнесся по всей хате. Рядом с миской Андреиха поставила горлачик с молоком. Стали ужинать, и все дневные хлопоты и неприятности как-то незаметно отступили, улетучились из хаты.
На улице послышались голоса: сперва девичьи, а потом кто-то из парней бойко спросил:
– У тебя есть конспект по "левизне"?