Повести и рассказы
Шрифт:
Раненые солдаты часто повторяли: Сталинград, Москва, Волга, Ленинград. «Где сейчас немцы? — думали ребята. — Может быть, и в самом деле в Сталинграде или в Ленинграде, а то и у стен Москвы?» Ведь они ничего не знали.
Однако по виду Эльзы Карловны и из разговоров раненых ребята поняли, что фашистам в России «жарко». Однажды Жора спросил у раненого.
— Как в России — гут, хорошо?
— Нихт гут, некарашо. Руссиш зима некарашо, руссиш Катуша некарашо.
— А что это за Катуша такая? — интересовались
— Пойдите, узнайте у них! — пожимал он плечами. — Всё время бормочут про какую-то Катушу: «Катуша пук-пук…» Я так ничего и не понял.
— А кто же всё-таки, эта Катуша? — не унималась Шура.
— А помните песню про Катюшу? — Люся тихонько пропела:
— Расцветали яблони и груши… Наверное, Катюша — это героиня… Понимаешь, народная героиня. Смелая, гордая, бесстрашная. Она фашистов бьет, прославилась на всю нашу Родину, вот вояки фашистские от страха и бормочут: «Катуша! Катуша!»
Так и решили ребята, что Катюша — это народная героиня.
В другой раз Жора принёс ещё новость: на фронте убит муж Эльзы Карловны — Фриц Эйзен.
— Сам видел, — торопился рассказать Жора. — Подали ей пакет с чёрной каёмкой. Она разорвала его, посмотрела на листок да как завопит: «Фриц, Фриц!.. Майн Фриц капут!..»
Люсе и Шуре не разрешили больше доить коров, чистить картофель, печь хлеб для раненых: им не доверяли. Они только убирали в комнатах, топили печи, вместе с ребятами резали сено, помогали ухаживать за скотом.
Жора по-прежнему приносил какие-нибудь новости. Однажды он прибежал к девочкам и весело доложил:
— В Германии траур! Панихиду служат по фрицам, укокошенным под Сталинградом!
— Правда? Ты как узнал? — спросила Шура.
— Везде флаги траурные, немцы твердят: «Сталинград, Сталинград…» Я спрашиваю у Макса: «Почему все ваши немцы наш Сталинград знают?» А он отвечает: «Ваши русские дерутся там, как черти», а сам говорит без злобы, улыбается.
— Эх, если бы послушать Москву! — вслух мечтала Люся.
Вошёл Вова.
— Траур по всей Германии! Поняли! Траур! Колом в горло дал фашистам наш Сталинград.
Он был весел, говорил, что видел многих немцев с чёрными повязками на рукавах.
— А Макс ходит без повязки, — улыбнулся Вова. — Я спросил у него: «Что это все чёрные повязки на рукава понацепляли, а ты не носишь?» Он ответил: «Я, наверное, скоро дождусь, что по мне траур носить станут». — «Это как же так?» — спрашиваю. А он засмеялся и отвечает тихо, будто по секрету: «Мы, думается мне, допобеждались до того, что скоро всех калек, таких, как я пошлют на Восточный фронт и самого фюрера защищать будет некому». Как он это сказал, я подумал: Макс настоящий человек, хоть и немец… Понятно, дали наши перцу фашистам под Сталинградом, ох, дали!
— И ещё дадут, — добавил Жора.
— Точно. В Германию придут! Теперь уж я уверен, придут! — закончил Вова.
Ребят очень воодушевили слухи о победе Красной Армии. Им так хотелось чем-нибудь помочь своим наступающим войскам, сделать такое, чтобы можно было сказать: «И мы боролись, не сидели сложа руки».
Английские и американские самолёты стали часто сбрасывать бомбы над городом. Однако завод, находившийся неподалёку от усадьбы, оставался почему-то невредимым. Это больше всего удивляло ребят, но, когда Жора спросил об этом Макса, тот ответил:
— Ворон ворону глаз не выклюнет.
В часы бомбёжек все обитатели имения, кроме ребят, лезли в подвал. Зато они в это время могли делать всё, что угодно.
Во время ближайшего авиационного налёта Вова собирался спалить стоящее в скирдах сено — пусть думает Эльза Карловна, что на её сено упала зажигательная бомба.
Самолёты налетели неожиданно. Вова бросился к скирдам. В руках у него была зажигалка и флакон с бензином. По дороге он соображал, с какой стороны лучше запалить сено.
Самолёты гудели где-то над головой. Невдалеке тявкали зенитки, и совсем близко рвались бомбы, но опять не над заводом, а где-то в городе, Вова вернулся усталый, мокрый и перепуганный.
Уже подбегая к усадьбе, он обернулся и увидел, как запылало сено.
Он тут же обнаружил свою ошибку: на снегу был отчётливо виден след, ведущий от усадьбы к стогам. Только сейчас Вова понял, как оплошал. Надо было выбежать сначала на дорогу, к лесу, а потом уже свернуть к стогам, а он туда и обратно бежал прямо через поле от усадьбы.
Ребята встретили Вову радостно, но сразу заметили его мрачное лицо.
— Что случилось? — спросил Жора.
— Я, кажется, наделал беды. Утром всё может обнаружиться.
Вова рассказал, в чём дело. Все молча переглянулись — правда, это могло плохо кончиться.
— Может, ещё снежок пойдёт, — успокаивал Жора.
Всю ночь никто не сомкнул глаз. Шура выбежала на улицу чуть свет и вернулась весёлая:
— Снег-то какой! Хлопьями валит, хлопьями!..
В это утро, убирая комнаты, Шура нашла ампулу с какой-то жидкостью и на всякий случай положила её к себе в карман. За обедом она вспомнила про свою находку, и показала её Жоре.
— Что это, по-твоему, такое?
Он взял ампулу, повертел в руках, прочёл надпись и, вскинув живые, острые глаза, сказал:
— Это стрихнин!
— А для чего он?
— Волков травить, — ответил за товарища Вова. — У нас старичок-охотник рядом жил, так он зимой волков травил стрихнином.
— Дай-ка мне! — загорелся Жора.
— Нет, — спокойно ответила Шура, — не дам.
— Зачем тебе? Отдай, — сказала Люся.
Но Шура положила ампулу в карман, подмигнула многозначительно и ушла.