Шрифт:
Предисловие
Вероятно, есть своя логика в том, что Мария Леонтьевна Халфина, прежде чем стать профессиональным писателем, без малого сорок лет занималась библиотечным делом: была избачом, библиотекарем, методистом, заведующей кабинетом политпросвещения. Сколько книг прошло за эти годы через ее руки, сколько прочитано… Но источником ее творчества явилась не литература, а прежде всего жизнь. Та жизнь, которая окружает каждого из нас, но которую талантливый писатель видит и ощущает по-особому остро.
Личность писателя неотделима от его книг, в которых проявляются его устремления, его идеалы, его характер. Книги Халфиной пользуются любовью читателей, потому что в ее рассказах и повестях ощущается страстное отношение автора к судьбам своих героев, к тем проблемам, которые писательница выносит на читательский суд. Различны
По-разному приходят в литературу писатели, но все же преимущественно на литературное поприще они вступают молодыми. Первые же рассказы Халфиной, которые сразу снискали ей известность, были опубликованы в «Огоньке», когда писательницу отнюдь нельзя было назвать молодой. Зато пришла она в литературу уже со своим оформившимся писательским голосом, со своими устоявшимися убеждениями и мудрым пониманием жизни.
Мария Леонтьевна стремится помочь нуждающимся в чьей-то помощи людям не только словом. Да, ее книги заставляют читателя взглянуть на окружающее глазами автора, побуждают к поиску высоких нравственных начал. Но и всей своей жизнью писательница подтверждает это стремление к гуманности, к справедливости и непримиримости ко злу. Делу, которое она считает для себя необходимым, Халфина отдает себя всю — будь то просветительская работа в библиотеке, общественная деятельность или литературное творчество. Пожалуй, две главные проблемы больше всего сегодня волнуют писательницу — нравственное воспитание молодежи и обеспечение благополучной старости тех, чья жизнь клонится к закату. В свое время Мария Леонтьевна побывала в десятках домов для престарелых, изъездив ради этого почти всю страну, после чего ею была написана серия новелл, опубликованных в журнале «Огонек» и объединенных одним названием — «Что старикам надо?». Она участвовала в IX Международном конгрессе геронтологов и сейчас продолжает близко знакомиться с проблемами жизни одиноких людей. И снова журнал «Огонек» на своих страницах печатает проникновенные рассказы Халфиной о стариках…
В предисловии к одной из первых книг М. Л. Халфиной известный писатель Вл. Лидин написал: «У Халфиной есть все, что необходимо писателю: внутренняя совестливость, сочувствие к человеку со всеми его бедами и незадачами и со всеми его надеждами и поисками своей судьбы… Писатель, владеющий своей темой, идет выверенной дорогой, ему незачем придумывать характеры и сюжеты, они рождаются из его опыта и глубокого познания жизни». Спустя семнадцать лет остается лишь вновь повторить эти слова.
Сегодня Марии Леонтьевне Халфиной — семьдесят пять. Возраст мудрости, когда много пережито и о многом еще нужно сказать людям. И писательница продолжает говорить о том, что ее тревожит, волнует, что радует. Говорит, сочетая в своих книгах жизненную правду с вынесенными из жизненного опыта нравственными идеями, которые страстно хочет донести до других. В ее архиве многие сотни читательских писем, в которых раздумья о прочитанном, просьба дать совет, рассказы о собственной судьбе… Нет таких весов, на которых можно было бы определить вклад писателя в нравственное воспитание своего читателя. Но думаю, что каждый, прочитавший книги Халфиной, стал чуть добрее, сделал чуть больше для своего ближнего. Если все эти «чуть» соединить, получится огромное добро, содеянное одним человеком — писателем.
Повести
Мачеха
Справлять новоселье Олеванцевы решили в субботу, чтобы назавтра, в воскресенье, гости могли не спеша прийти опохмелиться и до самого вечера, не оглядываясь на часы, свободно погулять. А потом успеть проспаться, отдохнуть и к утру рабочего понедельника вполне войти в норму. Готовились к новоселью капитально, расходов не жалели. Праздник получался не совсем обычный, вроде бы тройной. Как раз на субботу приходилось Шуркино рождение. Двадцать пять лет ей исполнялось в этот день. А две недели назад Павел за посевную получил почетную премию, и его показывали по телевидению.
Анфиса Васильевна, сидя перед телевизором, даже заплакала от горделивой радости. Стоит зять у трактора, степенно так руками разводит, объясняет что-то ребятам-трактористам. Хотя и худущий, а все же солидный, серьезный такой из себя мужчина… Олеванцев
Давно ли, кажется, сидели они с Шуркой за свадебным столом, молоденькие, глупые.
А теперь вот тысячи людей глядят на него, а дикторша, красивенькая, словно куколка, рассказывает, как он работает, как своим умом и старанием из простых трактористов вышел в механики, как сам все время учится и других за собой тянет… И все его уважают и ценят, несмотря на молодые еще годы…
А спецовка-то на нем ее, тещиными, руками сшитая… Зятя Анфиса Васильевна уважала за спокойный, серьезный характер. Конечно, неплохо, если бы Паша был немножко бойчее, разговорчивее, податливее на ласку. Ну, уж тут ничего не поделаешь: с каким, видно, характером бог человека уродит… Зато не в пример некоторым другим мужикам, зарплату получит — все до копейки в дом несет.
За семь лет не обидел семейных ни одним грубым словом, а тещу кличет мамашей и всегда по-культурному на «вы». Цену себе он, конечно, знает, спину ни перед кем не гнет, начальники к нему всегда с уважением. Гляди, какую квартиру выделили в, новом доме: отдельную, со всякими удобствами. Точно такую же, как главному агроному.
Один недостаток у зятя: нет у него настоящей приверженности к домашнему хозяйству. Дай ему волю — сидел бы с семьей на одной зарплате. Шурка не работает — ее дело ребят хороших рожать да об мужике заботиться, чтобы его из дома никуда на сторону не поманило… А на одну зарплату, какой ты ни будь ударник, не очень расшикуешься.
Что у Павла было, когда он на Шурке женился? А теперь дом — полная чаша. И обстановочка на цельную квартиру, и телевизор, и мотоцикл. А все потому, что живут они с Шуркой за матерью как за каменной стеной. Ребятишки около бабки здоровенькие, ухоженные… Соскучатся молодые дома сидеть — поднялись и пошли. Хоть в кино или в клуб на танцы. А что ж? Только им и погулять, пока мать жива. Приоденутся, соберутся — поглядеть на них и то любо.
Паша в новом костюме — в городе в ателье шили, — что твой профессор! Брючки узкие, ботинки на резиновом ходу — модные, по шелковой рубашке галстучек темный с искрой… Ну, а про Шурку и говорить нечего — цветет, как та роза бело-розовая, про которую в песне поется. И во всем этом ее, материна, забота. Ее труд неустанный. Чего ж тут удивительного? Шурка у нее одна-единственная. И горе, и радость, и свет в окошке. И хотя Шурка, как говорится, звезд с неба не хватала и на учение была не очень способна, а вот сумела — увела из-под носа у всех девок самолучшего жениха и ребятишек родит всем на зависть: из тысячи, может, один такой-то ребенок родится, как Юрка или Леночка.
Первые три года молодые жили при теще, в ее старенькой крохотной пятистенке. Жили неплохо, только обстановку некуда было расставлять. Поставили в горнице двуспальную кровать-новокупку, а Юркину кроваточку хоть в сени выбрасывай. Про шифоньер или там про буфет говорить нечего, а шифоньер Шурке два года даже по ночам снился.
Три года назад, получив по соседству, в совхозном доме, комнату, молодые вроде как бы отделились от тещи на самостоятельную жизнь. Анфиса Васильевна сама способствовала этому «разделу». По существу в жизни семьи ничего не изменилось: в новой комнате расставили обстановку, а столовались по-прежнему с матерью; ребятишки дневали и ночевали у бабушки, да и молодые нередко уходили к себе только на ночь. Зато теперь в хлевушке у Анфисы Васильевны похрюкивала уже не одна, а две свиньи: одна «моя», другая «Пашина».
Картошку теперь садили на двадцати сотках в поле, а мамашин огород целиком отвели под овощи и ягодник. Базара в совхозе не было, овощи и ягоду служащие разбирали нарасхват.
Возвратившись как-то из города с двухмесячных курсов, Павел обнаружил в полуразвалившейся, много лет пустовавшей стайке доброй породы нетель.
— Ничего, милый зятек, косись не косись, а это тоже не дело — таскаться каждый вечер с бидончиком в совхозный ларек за молоком.
Никаких забот о домашности Павел не знал. Насчет земли, покоса или там пиломатериала на строительство стайки, на ремонт мамашиного дома в контору с заявлением ходила Шурка. Отказать ей было невозможно: маленькая, румяная, синеглазая, с синеглазым румяным младенцем на руках, она могла обезоружить любого, самого прижимистого хозяйственника.
Работой домашней Анфиса Васильевна зятя также не обременяла и Шурке внушала строго:
— Мужик на производстве рук не покладает, учится на ходу, а мы с тобой, как барыни, дома сидим. Неужели вдвоем с таким хозяйством не управимся?
К тройному празднику Анфиса Васильевна начала готовиться загодя, основательно и не спеша: выкоптила полупудовый окорок, съездила к знакомому бакенщику за малосольной нельмой, потому что какой же праздник без рыбного пирога? Тайком от зятя закатила за печь двухведерный лагун бражки-медовухи. А кому какое дело? Мед-то некупленный, от собственных пчел.
Ничего, на празднике зятек и сам запрещенной бражки выпьет, и гостям подносить будет, да еще спасибо скажет теще за заботу. Шутка в деле, какая экономия получается на водке со своей-то бесплатной бражкой.
Разливая по блюдам душистый холодец, Анфиса Васильевна сердито поглядывает в окно, прислушиваясь, не стукнет ли калитка.
Шурка с самого утра возится в новой квартире, наводит перед новосельем окончательный лоск, даже Леночку покормить ни разу не прибежала; пришлось беляночку весь день на каше да на коровьем молоке держать.