Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга
Шрифт:
Литература на стенах
Разумеется, я не о той, что традиционно украшает стены неотапливаемых парадных, фасады «блочников», лестницы и заборы, про которые пел когда-то Высоцкий: «В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке». Поступь времени отразилась только в том, что нынче наш продвинутый соотечественник вершит свои непечатные граффити и на английском, но это, в большинстве случаев, не меняет содержания билингвы, увековеченной с помощью баллончика с краской. Надо понимать, технические средства изменились, а уровень культурных запросов и воплощений остался на уровне лагерного «толчка». Я — о литературе действительной, запечатленной в барельефах и маскаронах.
Собственно, европейский маскарон и барельеф пришли в Россию в петровский век одновременно. Барельеф — на ворота Петропавловки и стены Летнего дворца, а маскарон в форме головок
Дафна и Аполлон. Летний дворец Петра I
Марс и Венера. Летний дворец Петра I
Наивный, трогательный и смешной барельеф петровского барокко — багровокрасные с цыплячьими ручками и ножками богини, невероятные левиафаны и дельфины и прочие аллегории мастера Шлютера были прежде всего литературной новинкой, вернее, иллюстрацией к той не особенно известной в России западноевропейской и античной культуре, понятой на средневековый манер.
Вот Аполлон догоняет Дафну, а она превращается в лавр (почему-то на фоне моря и парусной лодки?). Вот Марс с рукою такой длинной, что, пожалуй, не сгибаясь может почесать свою пятку, покидает ложе Венеры. Эти иллюстрации к античным мифам — новинки для русского человека и по содержанию, и по форме!
Стремительное увеличение объема знаний, прежде всего гуманитарных, скоро сделали загадочное, однако близкое традиционному лубку и сказке, содержание первых барельефов привычным и понятным русскому читателю и зрителю. Знакомство с подлинным наследием античности и европейской архитектурой, открытие Российской Академии художеств, где все преподавание строилось по европейскому образцу, которое, в свою очередь, сводилось к изучению античного наследия и наследия Ренессанса, поставило русских художников вровень с европейскими. И если поначалу создателями действительных шедевров, которым мы пока и цены-то не знаем, были приглашенные мастера, то очень скоро изготовление барельефов на фасадах зданий стало уделом отечественных художников и ремесленников. Барельефы петровского барокко, где исполнение намного отставало от литературного содержания, сменились идеальными и по содержанию, и по форме барельефами павловских времен.
По ним, словно перелистывая листы каменной книги, можно изучать мифологию. С книгой, пожалуй, самое правильное сравнение. Барельеф всегда иллюстративен, и прочитать его может только тот, кто знает литературный источник. А грамотных людей в России стало много. Но если книгочейство требовало образования, наличия некоторого достатка, обеспечивающего досуг для этого времяпровождения, то барельефы, маскароны и прочая декоративная скульптура постоянно и бесплатно находились перед глазами петербуржцев всех сословий. И, скажем, сидящий на барской шубе лакей, пока барин взирал на сцену, сидя в партере театра, мог объяснять стоящим у подъезда извозчикам содержание декоративной скульптуры, рассказывая истории Мельпомены и Терпсихоры, Аида и Коры. Городская декоративная скульптура общедоступна! Пока ее еще много! Мы к ней попривыкли, но, как говорится, «что имеем — не храним, потерявши — плачем…». Как бы не потерять окончательно!
Павильон Михайловского замка
Или, например, безупречные по замыслу и исполнению барельефы Инженерного замка и принадлежащих к ансамблю зданий — кто на них смотрел часами? Да, конечно, солдаты! И уж старослужащие всенепременно растолковали молодым содержание каждой плиты и каждого образа и уж, конечно, поведали бы со всеми подробностями историю «ихнего винного бога Диониса, сиречь Бахуса».
А уж про барельефы церковного содержания, украшающие петербургские храмы, и говорить нечего! Часами глазел люд на сказочный по
Традиция, заложенная барельефами Шлютера на стенах Летнего дворца, прижилась в городской архитектуре. Эклектика, давшая архитекторам невиданную свободу, значительно расширила содержательную, «литературную» сторону барельефов и горельефов. Два дома купца и заводчика П. Н. Демидова № 43 и 45 на Большой Морской улице, построенные в 1835–1840 годах О. Монферраном [111] , тому — пример.
Большая Морская ул., 45
111
Дома П. Н. Демидова, Большая Морская ул., 43, 45 (1835–1840 гг., арх. О. Монферран, дом № 45 перестроен внутри в 1870-х гг.). В доме № 45 размещается отделение Союза композиторов России.
Большая Морская ул., 45
На одном — горельефы совершенно литературного, книжного содержания — иллюстрации к басням Ж. Лафонтена «Волк и ягненок», «Кролик и черепаха», «Лев и мышь», «Обезьяна и Дельфин», «Линяющая змея», на втором — три сюжета, воспевающие роль художника в обществе.
Первый — вольно трактуемая копия с картины Ж. О. Энгра 1818 года «Франциск I у постели умирающего Леонардо да Винчи».
На втором папа Римский Юлий заказывает Микеланджело роспись Сикстинской капеллы, и на третьем король Карл V подает кисть обронившему ее Тициану.
Это — период царствования Николая I, «глухие годы самодержавия», — а на стенах такое! Вот, поди ж ты! И никто не препятствовал и не запрещал. А ведь это, как скажут впоследствии большевики, «наглядная агитация», или, конкретно, А. В. Луначарский: «Монументальная пропаганда!».
Увлечение эпохой Ренессанса и вообще западноевропейским Средневековьем, захватило зодчих середины и конца XIX столетия ничуть не меньше, чем увлечение античностью эпохи классицизма. Шел сложный и многоликий процесс, требующий специального научного глубокого анализа, что не входит в мою задачу, мне важно отметить, как это отразилось в декоративном убранстве Петербурга.
Причем не только в тектонике здания, в использовании новых материалов, например облицовке фасадов гранитом на манер итальянских палаццо или пиленым кирпичом в стиле английских и немецких средневековых городов, но и в декоре. Началось прямое цитирование — например, майоликовые головы Минервы, венецианского дожа и кондотьера на стене выходящего во двор огромного дома по Литейному проспекту № 46 [112] .
Западноевропейская культура — сразу на памяти Шекспир и Гёте! И можете себе представить — есть! Есть в нашем городе дом, именуемый домом Ромео и Джульетты, есть и Мефистофель с доктором Фаустом.
112
Дом А. Х. Пеля, Литейный пр., 46 (1843, 1865 гг., арх. А. Х. Пель, перестройка). Одно из многочисленных произведений «любимого архитектора Литейной части» А. Х. Пеля, видного мастера эклектики, построившего только на Литейном проспекте в середине XIX в. шесть зданий (дома № 27, 32, 34, 44, 45 и 46). Фасад дома № 46 выделяется лишь парадным арочным въездом, за которым неожиданно открывается хорошо организованное дворовое пространство — два озелененных двора, разделенные решеткой — уменьшенной копией ограды Летнего сада. Многоэтажные дворовые корпуса высокого художественного и строительного уровня; арх. А. С. Хренов, 1908–1912 гг. В глубине двора, слева, — двухэтажный особняк, который в 1920-х гг. был одним из главных центров театральной жизни (здесь работала комиссар театров М. Ф. Андреева, у которой бывали А. А. Блок, А. В. Луначарский, М. Горький, Ф. И. Шаляпин и многие другие деятели культуры).