Повести о Глассах
Шрифт:
Она закурила новую длинную сигарету, резко затянулась и встала, выдыхая дым.
– Я сию минуту вернусь. – Это заявление невольно прозвучало как обещание. – И, пожалуйста, становись на коврик, когда будешь вылезать, – добавила она. – Для этого он тут и лежит.
И она ушла из ванной, плотно прикрыв за собой дверь. Как будто после пребывания в наскоро сооруженном плавучем доке, пароход «Куин Мери» выходил, скажем, из Уолденского пруда так же внезапно и противоестественно, как он ухитрился туда войти. Под прикрытием занавеса Зуи на несколько секунд закрыл глаза, словно его утлое суденышко беспомощно качалось на поднятой волне… Потом он отодвинул занавес и воззрился на закрытую дверь. Взгляд был тяжелый, и в нем почти не было облегчения. Можно с полным правом сказать, не боясь парадоксальности, что это был взгляд любителя уединения, который уже претерпел вторжение постороннего, и ему не очень-то нравится, когда нарушитель спокойствия просто так вскакивает и уходит – раз-два-три, и все.
Не прошло и пяти минут, как Зуи уже стоял босиком перед раковиной, его мокрые волосы были причесаны, он надел темно-серые брюки из плотной ткани и накинул на плечи полотенце. Он уже приступил к ритуалу, предшествующему бритью. Уже поднял занавеску на окне до середины, приоткрыл дверь ванной, чтобы выпустить пар и дать отпотеть зеркалам; закурил сигарету, затянулся и поместил ее на полку матового стекла под зеркалом на аптечке. В данный момент Зуи как раз кончил выжимать крем для бритья на кончик кисточки. Он сунул незавинченный тюбик куда-то подальше в эмалированную глубину, чтобы не мешал. Провел ладонью туда и обратно по зеркалу на аптечке, и большая часть запотевшего стекла с повизгиванием очистилась. Тогда он стал намыливать лицо. Зуи применял приемы намыливания, значительно отличающиеся от общепринятых, но зато вполне соответствующие его технике бритья. А именно, хотя он, покрывая лицо пеной, и гляделся в зеркало, но не для того, чтобы следить за движением кисточки, – он смотрел прямо себе в глаза, как будто его глаза были нейтральной территорией, ничейной землей в той его личной войне с самовлюбленностью, которую он вел с семи или восьми лет. Теперь-то, когда ему было уже двадцать пять, эта маленькая военная хитрость уже вошла в привычку – так ветеран-бейсболист, выйдя на базу, без всякой видимой надобности постукивает битой по шипам на подошвах. Тем не менее несколько минут назад, причесываясь, он почти не пользовался зеркалом. А еще раньше он ухитрялся, вытираясь перед зеркалом, в котором он отражался в полный рост, ни разу на себя не взглянуть.
Только он кончил намыливать лицо, как в зеркале внезапно возникла его мать. Она стояла на пороге, в нескольких футах за его спиной, не отпуская ручку двери, – воплощение притворной нерешительности – перед тем как снова войти в ванную.
– Ах! Какой милый сюрприз! – обратился Зуи к зеркалу. – Входите, входите! – Он засмеялся, вернее захохотал, открыл дверцу аптечки и взял свою бритву.
Помедлив немного, миссис Гласс подошла поближе.
– Зуи, – сказала она. – Я вот о чем думала… Место, где она сидела раньше, было по левую руку от Зуи, и она уже почти что села.
– Не садись! Дай мне наглядеться на тебя, – сказал Зуи.
Видимо, настроение у него поднялось, после того как он вылез из ванны, натянул брюки и причесался. – Не так уж часто в нашем скромном храме бывают гости, и мы хотели бы встретить их…
– Уймись ты хоть на минуту, – твердо сказала миссис Гласс и уселась. Она скрестила ноги. – Вот о чем я подумала. Как ты считаешь: стоит ли пытаться вызвать Уэйкера? Лично мне кажется, что ни к чему, но ты-то как думаешь? Я хочу сказать, что девочке нужен хороший психиатр, а не пастор или еще кто-то, но, может быть, я ошибаюсь?
– О нет. Нет, нет. Не ошибаешься. Насколько мне известно, ты никогда не ошибаешься, Бесси. Все факты у тебя или неверные, или преувеличенные – но ты никогда не ошибаешься, нет, нет.
С видимым удовольствием Зуи смочил бритву и приступил к бритью.
– Зуи, я тебя спрашиваю – и, пожалуйста, перестань дурачиться. Нужно разыскивать Уэйкера или не нужно? Я могла бы позвонить этому епископу Пинчоту, или как его там, и он, может быть, хоть скажет мне, куда телеграфировать, если он до сих пор на каком-то дурацком корабле.
Миссис Гласс подтянула к себе корзинку для мусора и стряхнула в нее пепел с сигареты, которую она курила.
– Я спрашивала Фрэнни, не хочет ли она поговорить с ним по телефону, – сказала она. – Если я его разыщу. Зуи быстро сполоснул бритву.
– А она что? – спросил он.
Миссис Гласс уселась поудобнее, чуть подавшись вправо.
– Она сказала, что не хочет говорить ни с кем.
– Ага. Но мы-то не так просты, верно? Мы-то не собираемся покорно принимать такой прямой отказ, да?
– Если хотите знать, молодой человек, то сегодня я вообще не собираюсь обращать внимание ни на какие ответы этого ребенка, – отрезала миссис Гласс. Она обращалась к покрытому пеной профилю Зуи. – Когда перед вами молодая девушка, которая лежит в комнате, плачет и бормочет что-то себе под нос двое суток подряд, вы не станете дожидаться от нее ответов.
Зуи продолжал бриться, оставив эти слова без комментариев.
– Ответь на мой вопрос, пожалуйста. Как ты считаешь: нужно мне разыскивать Уэйкера или нет? Честно говоря, я побаиваюсь. Он такой впечатлительный – хотя он и священник. Стоит сказать Уэйкеру, что будет дождь, и у него уже глаза на мокром месте.
Зуи переглянулся со своим отражением в зеркале, чтобы поделиться удовольствием, которое ему доставили эти слова.
– Для тебя еще не все потеряно, Бесси, – сказал он.
– Ну, знаешь ли, раз я не могу дозвониться Бадди, и даже ты не желаешь помогать, надо же мне хоть что-нибудь делать, – сказала миссис Гласс. Она немного покурила с чрезвычайно встревоженным видом. – Если бы там было что-то строго католическое или что-нибудь в этом роде, я бы сама ей помогла. Я же не все еще перезабыла. Но ведь вас, детей, никто не воспитывал в католическом духе, и я никак не пойму…
Зуи перебил ее.
– Ошибаешься, – сказал он, поворачивая к ней покрытое пеной лицо. – Ты ошибаешься. Не в том дело. Я тебе говорил еще вчера вечером. То, что творится с Фрэнни, не имеет ни малейшего отношения к разным вероисповеданиям. – Он сполоснул бритву и продолжал бриться. – Уж ты поверь мне на слово, пожалуйста.
Миссис Гласc требовательно смотрела на него сбоку, словно ждала, что он еще что-то скажет, но он молчал. Наконец она со вздохом сказала:
– Я бы на минутку успокоилась, если бы мне удалось хотя бы вытащить у нее из постели этого жуткого Блумберга. Это даже негигиенично. Она затянулась. – И я не представляю, как быть с малярами. Они вот-вот закончат ее комнату и начнут грызть удила от нетерпения и рваться в гостиную.
– А знаешь, ведь я единственный во всем семействе не мучаюсь никакими проблемами, – сказал Зуи. – А почему, знаешь? Потому, что если мне взгрустнется или я чего-то «никак не пойму», что я делаю? Я собираю маленькое заседание в ванной комнате – и мы общими силами разбираемся в этом вопросе, и все в порядке.
Миссис Гласс чуть не позволила отвлечь себя изложением нового метода решения проблем, но в этот день она была неприступна для шуток. Она некоторое время смотрела на Зуи, и у нее в глазах стало проступать новое выражение: решительное, хитрое, чуть безнадежное.