Повести о Ломоносове (сборник)
Шрифт:
У Александра Ивановича странно сверкнули глаза, жестом он остановил десьянс академика:
– Не беспокойтесь, господин Ломоносов, скоро ваши пушки заговорят… – и пошел к выходу своей медленной и неслышной походкой.
Пробыв недолго в Сенате, где сенаторы, почесывая затылки под париками, лениво слушали какое-то скучное дело, Александр Иванович поехал к двоюродному брату, Ивану Ивановичу Шувалову.
Иван Иванович – завитой, розовый, душистый, с ямочками на полных щеках и сияющими жизнерадостными глазами, в роскошном халате на пуху из сибирских гусей – сидел в кресле и рассматривал в увеличительное стекло миниатюру Каравака*, где Елизавета Петровна была изображена в образе
– Изумительно! – сказал Иван Иванович, отведя стекло. – До чего хороша…
Александр Иванович равнодушно взглянул на миниатюру, на цветущего кузена и желчно добавил:
– Была хороша…
Иван Иванович, вздрогнув, вскочил.
– Ты хочешь сказать…
Александр Иванович поморщился:
– Да нет. Хочу сказать, друг мой, что сия блистательная жизнь уже вся в прошлом. Во вчерашней депеше пишет маркиз Лопиталь герцогу Шуазелю: «Вероятно, после смерти Елизаветы Петровны на престол вступит Петр Федорович. Однако, зная свойства его характера, не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что дни его будут недолговечны, и вопрос заключается в том: кто же наследует престол?»
С лица Ивана Ивановича слетела радостная безоблачность.
Он спрятал миниатюру в ящичек секретера, запахнул халат и озабоченно уставился на своего кузена:
– Ну а как ты думаешь?
Александр Иванович зевнул, поводил вокруг мутными глазами.
– Ты, Иван Иванович, не слышал? Говорят, от желудочных колик вино красное разогретое помогает? Вели-ка нагреть бутылку понтаку да скажи, чтобы не встряхивали, а то муть наверх пойдет. – И, протянув ноги и усевшись поглубже в кресла, продолжал: – Конечно, Елизавета Петровна проживет еще не день и не два. Сия дочь Петра себя еще покажет, и Фридрих не раз еще будет за волосы хвататься, что с ней сцепился… Однако же жизнь ее уже на исходе. – Он задумался, прищурился. – Ну, вступит на престол Петр Федорович, этот долго не усидит… И тогда выйдет на сцену супруга его, Екатерина Алексеевна.
Иван Иванович не выдержал, фыркнул:
– Сия бледная девица из бедного Ангальт-Цербстского дома!
Александр Иванович сдвинул брови, презрительно посмотрел на кузена.
– Эта женщина нечеловеческой хитрости, проницательного ума и настойчивости необыкновенной. К тому же сведения о ее занятиях и образе жизни показывают, к чему она себя приуготовляет… Недаром она в православие перешла, в сарафане в гвардейские казармы ездит и иностранцев изгнать советует…
Калмычонок в чалме принес на подносе бутылку старого понтака, два венецианских бокала и нарезанный тонкими ломтиками лимбургский сыр на салфетке.
Александр Иванович отпил глоток, пожевал ломтик сыру, поднял бокал, посмотрел на свет.
– Да, теперь такого вина не найдешь, а дети наши его совсем не увидят. Все проходит! Возьми время Петра Великого – какие люди были: Меншиков*, Людовик XIV*, принц Конти*, Карл XII*, герцог Мальборо*… А ныне… Фридрих Прусский с двумя коронованными женщинами и маркизой Помпадур воюет и никак от них отбиться не может. И не видать великих умов… – Начальник Тайной канцелярии понемножку осушил бокал и добавил: – Разве что из простого народа…
Иван Иванович поднял брови:
– Ломоносов?
– Да, Ломоносов, хотя и не один. Ломоносов не токмо ученостью своей велик, но и одержимостью к делам государственным ради пользы Отечества.
Иван Иванович улыбнулся: он любил первого десьянс академика.
– Ну а если бы много Ломоносовых было, что тогда?
Александр Иванович встал, постучал слегка пальцем по лбу двоюродного брата.
– Тогда бы нас с тобой не было. Хорошо, что вся его силища в науку ушла, а ударься он в политик, по примеру французских вольтерьянцев*, – что тогда? – Он задумчиво покачал головой. – Ну, пора мне в канцелярию ехать. Ты небось опять за свои миниатюры
– Матушка государыня как будто о простом народе печется, простых людей в великие чины возвела, науки, художества поощряет… А погляди в суть вещей, как я их вижу, послушай, что люди говорят на дыбе да под батогами*, – волосы на голове зашевелятся… Помещики между собой из-за земли спорят – деревни друг на друга с дрекольем идут, кровь льется, земля трупами устилается. Намедни в Каширском уезде крестьяне с дворовыми людьми княгини Львовой баталию учинили – одних убитых 26 человек.
Поскольку помещики в рекруты крестьян не сдавали, указано было матушкой императрицей платить дворянам за каждого человека, сданного в армию, деньги. Теперь, как крепостной помещику не понравился, гонит его в солдаты и деньги за него получает. Сиречь торговля людьми прямым доходом для дворян стала… От помещичьей лютости стали крестьяне бежать в разбойники. Вся Волга в их руках. Под Гжатском ватага в 700 татей [56] три дня бой держала противу воинской команды. От свирепости православных священников раскольники бегут в Польшу. Ныне в Ветковских слободах на реке Сож, за рубежом, более 40 тысяч беглых старообрядцев. Оттуда их тайные люди с прелестными письмами [57] к яицким казакам* на восток и на юг, на Буг и Днестр ходят…
56
Т а т ь – вор, грабитель.
57
П р е л е с т н ы е письма – рукописные листы, призывающие к бунту.
Иван Иванович вскочил, покраснел, расстегнул кружевной воротник.
– Послушать тебя, Александр Иванович, так при Минихе да Бироне лучше было.
Александр Иванович покачал головой:
– Конечно, в царствование Елизаветы Петровны русский человек духом воспрял, но сие в городах, в армии и при дворе. А крестьянину хуже: он на себе все тяготы войны несет да еще помещику и попу должен отдать последнее. Ныне дворяне так жить, как при Бироне и Минихе, не хотят. Всяк стремится к роскоши, веселью. А взять денег неоткуда, кроме как с крестьянина или украсть у государства…
Иван Иванович посмотрел на кузена.
– Да ты матушке все сие говорил?
Александр Иванович улыбнулся.
– А к чему? Матушка императрица сама роскошь и веселье любит. Да и как ей противу дворянства идти? Старые боярские роды всегда против нее враждовали. Новое дворянство и мелкопоместное от себя оттолкнуть – на чем тогда держаться? Ведь Иоанн Антонович-то еще жив! А Фридрих Прусский только о том и думает, как бы его или Петра Федоровича посадить на престол. Нет уж, управимся сами как-нибудь с Божьей помощью…
Александр Иванович махнул рукой, подошел к столу, наполнил бокалы.
– Ну, давай выпьем. И о чем говорили – забудь!
В это время издали донесся шум голосов, топот, и в дверь, чуть не сбив с ног уходившего Александра Ивановича, стремительно вбежал Ломоносов. Он был без шляпы, в расстегнутом камзоле, парик съехал набок, лицо красное.
Иван Иванович даже рот раскрыл от удивления и неожиданности.
– Михаил Васильевич, что с тобой?
Десьянс академик посмотрел вокруг бешеными глазами, потом схватил бутылку, стоявшую на столе, и, вероятно, бросил бы ее об пол, если бы Александр Иванович, положив руку ему на плечо, не сказал своим равнодушным голосом: