Повести о Ромео: Исповедь безумного рисколома
Шрифт:
— И наша цель Брессионе. — Из тёмного угла кабинета выступил Сидней Лосстарот, так и не пожелавший расстаться со своими "железными руками". Как не странно, чего-то в этом роде я и ожидал. — Присоединяйся к нам, Эшли. — Он шагнул ко мне, протянул ладонь.
Такой шикарной возможностью грех было не воспользоваться, — слишком близко подошёл ко мне этот страндарец. Я поймал его запястье — и со всей силой дёрнул на себя, одновременно нанося удар под дых. Опасения внушало лишь то, что он мог надеть кольчугу под камзол. Но он это не сделал — и захлебнувшись воздухом, повис на моём кулаке. Не давая опомниться, я ударил Сиднея коленом по лицу, раздался мерзкий хруст. Третий удар — по ушам, как жутковатый апплодисмент, и тут же — апперкот, отшвырнувший Лосстарота обратно в тот угол, из которого он выступил.
Я вновь обернулся к герцогу, так и оставшемуся сидеть, будто и не творилось в его кабинете Баал знает что. Но не успел я и рта раскрыть, как за спиной хлопнула о стену дверь. Я крутнулся, стараясь не упустить из виду Бардорбу, и обнаружил на пороге кабинета спутника Сиднея — Джона Хардина с арбалетом в руках.
— Не дёргайся, — бросил он, — прикончу. Как бы ловок ты ни был — от болта тебе не уйти.
Я опустил руки, всем видом демонстрируя свою безобидность и отсутствие всякой угрозы с моей стороны.
— Эй, вы двое! — бросил за спину Хардин, не опуская арбалета. — Проводите гостя в его комнату, да поосторожнее с ним — если что не так, прикончите.
Он посторонился, припуская стражей, взявших меня под руки и выведших из кабинета. Подталкивая меня в спину, они повели меня по коридору прочь, для уверенности держа ладони на рукоятках мечей.
По лицу Хардина, от виска по скуле, стекла капелька пота. Сидней снял её указательным пальцем, едва не оцарапав тому щёку.
— Нервничаешь? — с улыбкой спросил он, растирая её пальцами. — Он же был на конце твоего болта — нажми на скобу и этот Эшли — покойник. — Для него словно и не было сломанного носа, на кровь, пачкавшую ему губы и подбородок, он не обращал внимания.
— Нет, — покачал головой Хардин. — Я знал, что если нажму на скобу, он увернётся — и тогда покойник я.
— Твой талант, Джон, — сущее проклятье. Ты не боишься, что однажды увидишь свою смерть.
— Сидней, я живу с этим страхом уже баалову прорву лет. А вот тебе стоит заняться своим носом, он распухает и становится похожим на сливу.
Лосстарот ощупал свой сломанный нос, словно только что вспомнив о нём — и тут же сморщился от боли.
Глава 3
Нас предали и взяли в плен. Полторы с лишним сотни человек разоружены и упрятаны под замок. И что с нами сделают догадаться нетрудно. Пора брать инициативу в свои руки. Перво-наперво надо избавиться от конвоиров. А вот, кстати, и вполне подходящая, достаточно крутая, крутая лестница.
Я как бы невзначай подставил ногу одному из стражей, тот не удержался и полетел вниз, грохоча доспехом по ступенькам. Второй успел наполовину вытащить из ножен меч прежде чем я отправил его следом. Затем уж спустился и я, как раз когда конвоиры наконец сумели подняться на ноги, при этом безнадёжно запутавшись в ножнах своих же мечей. Ударом ногой в подбородок я, как учили, сломал шею первому, но второй всё же сумел кинуться на меня, потрясая для храбрости мечом. Я без труда поймал его запястье и бросил через спину обратно на лестницу, отчётливо услышав как хрустнули его позвонки при ударе о "рёбра" ступенек. Больше страж уже не шевелился.
Затащив обоих в ближайшую подсобку, где хранились мётлы, вёдра и прочий инвентарь, я разжился скверно сбалансированным мечом плохой стали и, на удивление, не в пример хорошим баделером халинской ковки, каким очень удобно "снимать" часовых.
Итак, я вновь в своей стихии — это придавало сил, можно сказать даже окрыляло.
Кристобаль был наёмником немолодым и опытным. Ему не раз приходилось стоять ночную стражу — в лагере ли, на стенах осаждённой крепости или, как сейчас, на башне замка — и всегда он делал это хорошо, вовремя поднимая тревогу, первым вступая в бой, не раз бывал ранен, а как-то трое суток провалялся в провонявшей кровью, гноем и смертью палатке, однако сумел выкарабкаться и удержаться на этом свете.
Невольно поёжившись от неприятных воспоминаний, Кристобаль прислонил свой адрандский вуж к зубцу стены и потянулся, предвкушая славный отдых в караулке, стакан обжигающего глинтвейна… Размышления его были прерваны хлопком мощных крыльев, Кристобаль не раз слышал такие на полях сражений, их издавали крылья гиппогрифов (иначе пегасов) — крылатых коней с юго-востока континента. И вот уже на зубцы стены взлетел могучий белоснежный жеребец о двух крыльях того же цвета довольно внушительного размера, он гордо вскинул красивую голову и капризно топнул копытом, словно приказывая им любоваться. Засмотревшись на него Кристобаль даже не заметил короткого взмаха здоровенного эспадона, пегас в этот момент взвился на дыбы, сложив крылья, чтобы не попали под удар. Кристобаль сквозь багровую дымку успел разглядеть всадника в лёгком доспехе, сидевшего на спине гиппогрифа.
Ромео да Коста дружески похлопал своего пегаса по шее и спрыгнул с седла, приторочив эспадон обратно к одной из высоких лук. Он позабыл счистить кровь с клинка и она запачкала белоснежную шкуру животного, от чего гиппогриф брезгливо вздрогнул всем телом.
— Прости, дружище, — Ромео снова погладил скакуна, — совсем забылся. После дела я вычищу тебя — сверкать будешь. А пока лети к нашим, Сигнал, вперёд!
И гиппогриф спланировал со стены, как нельзя лучше оправдывая своё имя. А Ромео проверил легко ли выходит из ножен новомодный эсток и двинулся по стене в направлении ближайшего к замковым воротам спуска, кивком приветствуя четверых воинов, взобравшихся на стену немногим позже него, также "сняв" часовых.
У ворот стражу несли как раз пятеро еретиков. Первый словно почуял опасность, повернулся к Рыцарям Креста, поднимая вуж в оборонительную позицию. Но Ромео опередил его. Звякнул о лезвие вужа клинок эстока, отбрасывая его в сторону. Молниеносный выпад дагой в горло — еретик падает на землю. На Ромео кинулись остальные, не добежал ни один. Двое рухнул с адрандками в черепах — работа эребрийца Эрика. Горло третьего прбил метательный кинжал. А за спиной последнего словно из ночной тьмы матерелизовался беловолосый человек, лицо которого скрывал фиолетовый шарф Скорбящего — церковного асассина. Короткий тычок мизерикордом в глазницу — и страж мягко оседает на землю.
Механизм подъёмного моста давно пришёл в негодность, а сам мост едва не пустил корни в землю по ту сторону рва. Зато ворота и литая решётка содержались в идеальном состоянии, что с лихвой компенсировало первое упущение. Ничто нигде не скрипнуло и не застопорилось, когда диверсанты поднимали решётку и открывали ворота, фиксирующие брусья безропотно легли в пазы, а по обомшелым доскам уже не подъёмного моста стучали подкованные сапоги Кровавых клинков.
— Похоже успокоились, — протянул Сето, прислонившись к двери и приникнув к ней ухом. — Один на страже остался, топчется с ноги на ногу.