Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)
Шрифт:
— Не оборотни. Человек, — бросил охотник, продолжая приглядываться к следам.
— Какой человек?
— Два или три человека. Да, три. Двое сидели в кустах. Третий кружил возле лодки…
— А следы?
Охотник пренебрежительно усмехнулся:
— Обулся в лапы медведя…
— Не понимаю…
— Очень просто. Убил медведя. Отрезал лапы. Привязал к своим ногам. Ночью ходит, высматривает. Пусть подумают: это медведь ходит, не человек.
Лиза и Савчук присоединились к нам.
— Странно! — сказал Савчук, хмурясь. — Кто бы это мог быть?
— Нганасаны? — предположила Лиза. — Неужели они догнали нас?
— Вот еще! Подошли бы открыто. Нганасаны — друзья. Зачем им лапы медведя?
— Значит, враги?
— Надо думать, враги.
— Кто же это?
Мы молчали. Судя по выражению лиц моих спутников, ответ вертелся у них на языке.
— Каменные люди, — вполголоса сказал Бульчу и, втянув голову в плечи, оглянулся. Мы тоже оглянулись.
Пейзаж удивительным образом изменился вокруг. Он выглядел совсем иным, чем пять минут назад.
Так же сверкала на солнце река. Так же теснились к воде спокойные серые скалы. Но мы знали теперь, что это кажущееся спокойствие. Всюду могли скрываться соглядатаи. Они могли сидеть, пригнувшись, за тем вон большим камнем, похожим на жабу, могли лежать в той вон ложбинке, заросшей незабудками, сосредоточенные и тихие, не выдавая себя ничем, как умеют только первобытные люди.
Я почувствовал странную скованность движений.
Ощущение, надо признаться, было неприятным. Словно бы со всех концов поляны протянулось и скрестилось на мне множество настороженных угрюмых взглядов, липких, как паутина. Спускаясь к воде, чтобы наполнить котелок (сегодня была моя очередь готовить завтрак), я даже споткнулся.
Позавтракали мы быстрее обычного, перебрасываясь короткими фразами во время еды. Все было ясно: нас встретило сторожевое охранение «детей солнца» и теперь следовало за нами вдоль Реки Тайн.
Быть может, и пропажа лодки не была случайностью? Быть может, зря мы обвинили Савчука в рассеянности — лодку уволокли лазутчики «детей солнца», чтобы затруднить наше путешествие?
Лиза призналась, что с первых же часов пребывания на реке ей стало не по себе.
— Трудно даже объяснить, товарищи, — говорила она, зябко поводя плечами, то и дело оглядываясь. — Будто вошла в темную комнату, а там кто-то есть. Не вижу его, но знаю: есть!
— Ты просто восприимчивее нас с Владимиром Осиповичем, — заметил я.
— Понимаете: будто кто-то стоит в углу, прижавшись к стене, и ждет. Если протяну руку или шагну в темноту, то…
— Но мы все-таки шагнем в темноту! — решительно сказал Савчук, вставая. — Нам не остается ничего другого, товарищи. Надеюсь, что «дети солнца» догадаются по нашему поведению, что мы идем к ним с самыми мирными намерениями.
Я все же настоял на том, чтобы нести по ночам вахту: надо было оградить себя от неожиданностей.
И снова река плавно изгибается впереди. Она то разливается светлым широким плесом, то превращается в сумрачный узкий коридор. Очень тихо. Слышно только, как падают брызги с мерно поднимающихся и опускающихся весел да булькает под днищем вода.
А рядом бегут тени. Быть может, это просто тени от проплывающих в небе облаков. Не хочу думать об этом и не смотрю по сторонам, — не приходится зевать на бурной горной реке. Но все время помню о том, что нашу лодку сопровождают по берегу бесшумные, быстрые тени…
Глава 3.
«Кабинетный ученый»
1
— Далеко ли до оазиса? — спросил я Бульчу на очередном привале.
— Недалеко. Совсем недалеко. Близко. — Бульчу подумал, посмотрел на скалы, прикинул в уме. — Еще пять, шесть, семь дней! — объявил он.
Лицо мое, по-видимому, выразило неудовольствие, потому что проводник поспешил добавить:
— Отмель еще ближе.
— Какая отмель?
— Забыл уже? Где плавника много.
Бульчу не обманул. На исходе дня за поворотом блеснула песчаная отмель. На ней лежали большие груды плавника.
Я поспешил подгрести к берегу. Все участники экспедиции выскочили на песок.
Тут были сосны, ели, лиственницы и березы. Деревья лежали вповалку, одно на другом. По-видимому, весной в период высокой воды их приносило сверху, с гор. Часть деревьев прорывалась в озеро, часть спотыкалась о порожек, об отмель и застревала тут. Вверх торчали обломанные ветви, судорожно изогнутые корни.
Мы были потрясены. Похоже было, что лес, к которому плыли по реке, сам двинулся нам навстречу. Сейчас уже нельзя было сомневаться в существовании оазиса.
Каждый по-разному реагировал на удивительную находку. Бульчу стоял в горделивой позе, опершись на весло, нетерпеливо ожидая похвалы. Лиза суетливо перебегала от ствола к стволу, трогала их, поглаживала шершавую кору, словно бы не доверяла своим глазам.
Савчук поскользнулся и чуть было не упал, заглядевшись на плавник. Я поддержал его под локоть.
— Не приходится обижаться. Оазис выслал навстречу своих представителей, — пошутил я, чтобы разрядить нервное напряжение.
Вытащив на берег лодку и оставив Лизу для ее охраны, я, Савчук и Бульчу двинулись пешком вдоль отмели.
Мы самым тщательным образом осматривали деревья, переворачивали стволы, оглядывали их снизу, сверху, с боков. Прошло полчаса. Метка — три точки, три тире, три точки — не находилась.
— Уверены в том, что есть письмо от Петра Ариановича? — спросил я Савчука.
— Не уверен. Предполагаю. — Савчук выпрямился, стоя среди стволов. — Вероятно, Ветлугин послал по реке много писем — во всяком случае, несколько. Часть из них прорвалась в Карское море. На одно письмо наткнулся ваш торопыга Звонков. Да, да, знаю: очень нам помог! Не умаляю его заслуг! Но ведь были, наверно, стволы, которым не удалось прорваться. Они так и остались лежать здесь, на отмели.