Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)
Шрифт:
Но я не позволял себе поддаться страху. Смолоду привык дисциплинировать свое воображение. Вот и сейчас стал думать об оазисе, воображать, каков он.
Мне — чтобы хорошо работалось — надо ясно представлять конечный результат моей работы. Для того чтобы дойти, необходимо в воображении своем нарисовать цель, конечный пункт пути.
Так обстояло дело шесть лет назад, во время поисков Земли Ветлугина. Так обстоит дело и теперь, во время поисков самого Ветлугина.
С земли поднялся Савчук, и, ежась от холода, подсел ко мне.
— Полчетвертого, — сказал я, посмотрев на часы. — Рано еще. Сменять в четыре.
— Не спится, — хрипло ответил Савчук.
— Не спится? Почему?
— Все мысли, заботы… Дайте-ка папиросочку!
— Вы же не курите!
— Придется закурить.
Мы задымили и долго сидели в молчании, думая каждый о своем, а может быть, даже об одном и том том же.
— Ну, спать, Алексей Петрович. Спать! — сказал Савчук, беря у меня из рук ружье. — Начало пятого, а в шесть побудка.
Я осторожно, стараясь не разбудить Лизу, лег с ней рядом у потухшего костра. Только вытянувшись на подстилке из мха и веток, почувствовал, как устал за день.
Перед закрытыми глазами замелькали какие-то блестки, солнечная рябь. А! Листва, освещенная солнцем!
Раздвинулись ветви, и на опушку вышел Петр Арианович, близоруко щурясь через очки.
Он спокойно стоял и осматривался. Он не видел, что из-за спины его, нависая над ним, поднимается что-то страшное, какая-то очень длинная, медленно раскачивающаяся тень…
Крикнуть, предупредить? Но мой голос не донесся бы до него…
3
Утром я проснулся от холодных капель, которые падали мне на лицо. Погода переменилась к худшему. Небо было в тучах, накрапывал дождь.
Река сразу стала хмурой, неприветливой. Прибрежный тальник дрожмя дрожал, как от озноба.
С севера задувал резкий, прохватывающий до костей ветер.
Настроение участников экспедиции по-прежнему было нервозным. Лиза разворчалась на меня за то, что я пролил кофе. Я не удержался, ответил резкостью. Савчук только вздыхал и ел больше обычного, что было у него признаком угнетенного состояния духа.
Бульчу спустил лодку на воду. Мы молча расселись в ней.
Стыдно признаться, но я испытывал желание поссориться с нашим проводником. Меня раздражал его спокойный, самодовольный вид.
— Скоро ли? — то и дело спрашивал я.
— Скоро, скоро, — бодро отвечал старый охотник.
— Вторую неделю говоришь так. Ведь уже был здесь!
— Очень близко показалось — от смерти бежал, — отвечал проводник, поворачивая ко мне улыбающееся круглое лицо.
Что поделаешь? Он был прав. Человеку, за спиной у которого смерть, некогда оглядываться по сторонам и высчитывать расстояние. Удивительно еще, что Бульчу запомнил так много ориентиров на берегу.
— Посмотри, — говорил он, указывая веслом. — Вон берег обвалился. Красная глина, как открытая пасть. А сейчас скала будет — Сидящая Сова. Очень похожа на сову.
Это была память не горожанина, знающего, что можно при малейшем затруднении спросить дорогу у милиционера, нет, — цепкая память охотника, который не пользуется даже компасом, потому что привык доверять своим обостренным зрению и слуху.
Вдобавок живое воображение, свойственное людям, близким к природе, помогало Бульчу выискивать приметы там, где не всякий их смог бы найти. На мой взгляд, например, у скалы, мимо которой мы плыли, не было ничего общего с сидящей совой. Бульчу же много лет назад увидел это сходство и по нему узнал скалу.
— Теперь скоро, — сказал он, держась одной рукой за выступы камня, а другой поднимая весло. — Слышишь шум?
Я прислушался. Успокоительно ворковали струи воды под дном лодки. С плеском набегала на берег и откатывалась волна. Больше я не услышал ничего.
— Слышно очень хорошо, — сказал Бульчу, удивленно посмотрев на меня. Он надул щеки: — Вот так: гу-у, гу-у!…
Но только через четверть часа на привале я, Лиза и Савчук услышали нечто напоминавшее раскаты грома.
Чем выше поднимались мы по Реке Тайн, тем сильнее становился грохот, тем чаще Бульчу оборачивался ко мне, улыбаясь во все лицо.
Лодка обогнула каменистый островок, вышла на широкий плес, и мы увидели пороги впереди.
Мокрые, тускло отсвечивавшие камни торчали над водой, будто река ощерила злобную пасть.
К сожалению, у нас не было крыльев, и мы не могли перелететь по воздуху через пороги. О том, чтобы проскочить их, нечего было и думать. Промежутки между камнями были очень узкими. Пена устрашающе кипела там. Высоко взлетали брызги.
Бульчу осторожно подгреб к берегу.
Нужно было обойти препятствие по суше, волоком протащив лодку до чистой воды.
Мы вытащили ее на прибрежный песок. Лиза стала вынимать вещи, чтобы облегчить лодку, а мы с Бульчу отправились вдоль берега — разведать местность.
Один Савчук остался стоять у порогов. Его, по-видимому, развлекли брызги пены, тончайшая водяная пыль, висевшая над камнями.
— Как дитя малое! — сердито сказал я Бульчу. Охотник недоумевающе пожал плечами.
Мы остановились, наблюдая издали за Савчуком.
Он выпрямился, махнул рукой Лизе (голоса за ревом воды слышно не было). Лиза подбежала к нему, подала какую-то вещь. Ага, бинокль! Теперь они попеременно смотрели на пороги в бинокль, оживленно жестикулируя.
— Зовут! — взволнованно сказал Бульчу. — Вон машут. Что-то нашли!
Он сорвался с места и побежал назад, скользя и оступаясь на мокрой траве. Я поспешил за ним. Я уже догадывался, какой предмет увидели Савчук и Лиза, и боялся поверить в это.
— Где, где? — кричал Бульчу на бегу.
Лиза указывала на пороги.
Подбежав к ней и взглянув в ту сторону, я увидел, что посреди порогов темнел скалистый островок. Там, в расщелине, торчала верхушка ствола, застрявшего между двумя остроконечными камнями. Вода перехлестывала через них. Вокруг, бешено клубясь, вертелись завихрения пены. Только изредка раздергивалось покрывало брызг, и тогда ствол был виден очень хорошо. Мокрый, лоснящийся, лишенный веток! Двойник ствола, найденного на отмели!