Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)
Шрифт:
Мы присели на траву подле одного из чумов.
В старое время в тундре, по словам Савчука, вообще боялись переписи. Понимали: чем больше людей перепишут, тем больше будет ясак (налог). Тут-то и выдвинулись на первый план Хытындо из рода Нгойбу и Якага из рода Нерхо.
По-видимому, жульническая комбинация созревала в голове Хытындо постепенно. Быть может, уводя с собой на север большую часть двух родов, она хотела только переждать перепись, а потом вернуться. Не исключено, что аппетиты ее разыгрались позднее, когда она убедилась, как выгодно держать сородичей в страхе перед Маук.
Так или иначе, инициаторы ухода заняли первенствующее положение в своих родах. Они беспрерывно подогревали паническое настроение, страх перед переписью.
«В тундре стало очень тесно, — нашептывали Хытындо и Якага. — Нганасанов хотят извести. Перепишут, потом изведут…»
Между тем на севере полуострова, в горах Бырранга, если верить сказкам, находилось нечто вроде тундрового первобытного рая: Страна Мертвых, или Страна Семи Трав. (Видимо, пласт угля уже горел в то время.)
Уговоры Хытындо и Якаги возымели свое действие. Часть родов Нгойбу и Нерхо скрытно откочевала на север.
Вскоре после этого в тундре разразилась эпидемия оспы, и оставшиеся нганасаны решили, что их соплеменники перемерли где-то в районе своей летней откочевки.
Однако первобытный рай оказался далеко не раем.
Домашние олени пали в пути или были съедены. В горах нганасаны были вынуждены оставить оленеводство и промышлять только охотой. Многое было забыто. Уединившись в своем оазисе, порвав все связи с внешним миром, «дети солнца» постепенно утратили навыки, приобретенные у русских, вынуждены были возродить забытую технику первобытной обработки камня, деградировали, покатились вспять.
Кочевая жизнь — это, по сути дела, поиски лучшего.
Но отклонившиеся роды Нерхо и Нгойбу, ища лучшее, вернулись в прошлое. Это и было их коренной ошибкой.
Вред самоизоляции сказывался с каждым годом все сильнее. Оторвав своих сородичей от русского народа, Хытындо и Якага увели их по ложному пути, завели в тупик.
— Понял! — вскричал я, прервав объяснение Савчука.
Все удивленно посмотрели на меня.
— Я понял, почему в преддверии оазиса находились все медные котлы, клинки, стволы ружей!
— А, вы нашли их? — с интересом спросил Петр Арианович. — Я узнал о зарытом кладе только недавно.
— Иначе, конечно, попытались бы найти его? — подсказала Лиза.
— Наверное, — согласился Петр Арианович. — Но Неяпту передал мне об этом только третьего дня. Он сам не помнит событий, связанных с «сожжением» железа. О них под строжайшим секретом рассказал ему его покойный отец. О, это одна из самых трагических страниц в истории «детей солнца»!…
Оказывается, Хытындо на пороге Страны Семи Трав приказала своим соплеменникам оставить все принадлежавшие им металлические предметы.
Железо и медь: ружья, котлы, пулелейки, топоры, ножи, сверла — были объявлены ею погаными, нечистыми. Стало быть, в огонь их!
Огонь, по воззрениям нганасанов, является самым сильным очищающим средством. Поэтому на пороге обетованной страны развели грандиозный костер, и каждый, проходя мимо него, бросал туда «поганое» железо и «поганую» медь.
Очень жалко было расставаться с верными ружьями, приносившими удачу на охоте, с ножами — на Севере привыкают носить их у бедра чуть ли не с трехлетнего возраста, — с медными котлами, откуда так вкусно пахнет вареным мясом.
Но авторитет Хытындо и Якаги был особенно велик в те дни. Ведь они исполнили обещание и после долгих мытарств привели своих соплеменников в обетованную Страну Семи Трав!…
Шаманка и ее муж зорко следили за точным выполнением приказа. Если какая-нибудь щеголиха с плачем пыталась сохранить одну из милых ее сердцу металлических подвесок, Хытындо налетала на женщину, как сова на пеструшку, вырывала украшение из рук и швыряла в огонь.
Зато теперь уж роды Нерхо и Нгойбу были полностью очищены от «скверны» и могли наконец перешагнуть порог сказки.
Железный век остался у них за спиной. Двери в каменный век со скрипом закрылись за ними!…
Мы были так поглощены постепенно развертывавшейся трагической и наивной одновременно историей «детей солнца», что, только подняв глаза, увидели, что к нам присоединились Неяпту и Кеюлькан.
— Я пришел, Тынкага, — просто сказал Кеюлькан.
Петр Арианович внимательно осмотрел его с головы до ног. Следов крови на нем не было.
— Где Ланкай?
— Он убежал и спрятался в Долине Алых Скал.
— Хорошо, Кеюлькан. Не хочу, чтобы твои руки были испачканы кровью убийцы.
Кеюлькан молчал, опустив голову.
— Ланкай вернется, — продолжал Петр Арианович тоном, не терпящим возражений. — Я обещаю тебе, что Ланкай будет наказан.
Кеюлькан послушно присел на траву у ног Петра Ариановича. Он дышал бесшумно, но широкая грудь его учащенно поднималась и опускалась.
4
— А Маук, Маук? — напомнила Лиза Савчуку.
Да, Маук! Воображение постепенно облекало Маук живой плотью.
Геральдическая птица как бы вернулась к своему первобытному состоянию: снова превратилась в тотем. Ведь гербы возникли из тотемов, то есть тех животных и птиц, которые, по представлениям первобытных людей, покровительствовали роду. Эмблемой Англии сделался лев, Франции — петух. Целая стая орлов разлетелась в разные страны. Одноглавый черный угнездился в Германии, двуглавый черный — в России, двуглавый красный — в Австрии, одноглавый белый — в США и т.д.
В горах Бырранга уцелела тень двуглавого орла.