Повести, очерки, публицистика (Том 3)
Шрифт:
Старуха одна. Ходит с заплаканными глазами.
На вопрос: "Нет ли пообедать?" - уныло отвечает:
"Жареные окуни только".
– Давай, бабушка, поедим.
Хорош ведь жареный окунь, когда правильный документ в кармане и прогонная книжка есть. Даже постоянные приступы кашля не так беспокоят.
"Найдем своих. Везде они есть, - думает Кирибаев, вспоминая обрывки разговоров, рукопожатие веселого парня и загадочную фразу: "Как урман оденется".
ИЗ-ПОД ГЕНЕРАЛЬСКОГО
Около трех часов к постоялому подъехал земский ямщик, узкобородый человек с мягким говором выходца из средней полосы России.
Пара лошаденок, ободранная кошевка. Дорожная шуба для пассажира. В углу какой-то старик в зипуне и огромном малахае с напуском по-казахски.
Ямщик осведомляется у "господина-пассажира", можно ли провезти "старичка".
– Свойственник будет - к дочке пробирается.
– Мне не помешает, - говорит Кирибаев, укладывая свой багаж.
Дорожная шуба пригодилась. Ее надел старик.
– В лучшем виде доедешь, - говорит ямщик. Зазвенели колокольцы.
На улицах безлюдно. Лишь около собора длинный хвост очереди. Голова уперлась в каменный домик, над которым подлинный обломок царского прошлого зеленая вывеска казенки с белыми буквами.
Уж не она ли подсказала сибирскому правительству выбрать зелено- белый цвет для своего знамени?
Казенка работает усердно - торгует с восьми утра до десяти вечера, но почему-то торговля ведется из одной лавки.
Кирибаев пытается разузнать у ямщика, почему такой порядок получился. Но тот отвечает неопределенно:
– Берегуться, може. Кто их знает! Маята народу. В Омским вон из камитетов торгуют, - с завистью прибавляет он.
Кирибаев вспоминает "демократическое достижение" Омска - торговлю водкой из домовых комитетов - и улыбается в воротник шубы. Вслух сочувственно говорит:
– Да, у них хорошо; только вот дороже.
– Много ли! Два рубля на бутылке берут. А удобство-то какое! Да хушь три возьми - только без очереди.
При выезде из города, у последней хаты, люди с винтовками.
Старик беспокойно завозился, распахнул шубу, бормочет:
– И куды оно запропастилось?
– Не беспокойсь, не спросют. Знакомцы тута, - успокаивает ямщик.
Из домика выходит человек в черном полушубке и папахе, вроде грачиного гнезда. Кричит:
– Гриньша, это што же ты сам?
– В разгоне все. Да и дело есть.
– За ханой, знать?
– Может, и будеть, - улыбается ямщик.
– А эти кто?
– По прогону едуть. От земства.
– Ну, айда. Заворачивай буде на обратном.
– Не без этого.
Опять запозванивали колокольцы, и кошевка стала нырять из ухаба в ухаб.
Степь, казавшаяся равниной
– Ну-к вы, ахуны, играй ногами веселея!
Кирибаев силится вспомнить, где он слыхал такое необыкновенное применение слова "ахун" (мусульманский богослов, мулла).
"В Казанской если - речь не та. Где-нибудь под Тулой, либо в Рязани".
Потом спрашивает:
– Вы откуда будете? Ямщик оживился.
– Рязанские мы... Данковского уезду... Именье там князя Урусова. Богатимое. Слыхали, може?
Начинается обычный для большинства переселенцев Сибири рассказ о местах своей родины.
Кирибаев не слушает. У него теперь другое в голове: за кем Дон? Его верховье?
Угрюмый старик зато разговорился.
Он сказался туляком, Епифанского уезда. Соседи, значит.
Замелькали в разговоре названия городков и больших сел, вплоть до станции Ряжск, которую оба переселенца помнили и теперь, через десятки лет после того, как там "парился" их переселенческий поезд.
К вечеру потеплело. Полетели белые пушистые хлопья. Лошаденки совсем притомились и еле тащили кошевку. Встречных - ни одного человека.
– Не ездиют к нам вечером - боятся, - говорит ямщик.
– Чего боятся?
– спрашивает Кирибаев.
– Неприятностев много. Обыски там, бумажки требуют. Забыл - садють... Кому охота?
– Это верно, - соглашается старик, - строгостев много. Только не к чему это.
– Енералы, будь оне прокляты, - бормочет он себе под нос.
Мелькают огоньки - станок скоро.
У ХОЗЯИНА "НЕ ПОСЛЕДНЕГО ДОМА"
Холодная изба, набитая доотказа. Ходят взад и вперед, впуская клубы белого морозного воздуха на лежащих тут же у порога людей. Накурено "турецким из своих огородов". Горит малюсенькая лампочка ярким беловатым светом.
– Ишь богачье - скипидарь жгуть, - замечает привезший Кирибаева ямщик.
– Будь он неладен. Погляди - сажа полетит. Весь потолок испакостили не домоешься, - откликается хозяйка.
– Не карасин, известно, а супротив масла все лучше.
– О карасине, видно, не поминай. До лучины достукались с войнами-те. В городу лучина пошла. Из урмана возят. Там хватит.
– У нас хватит, - подтверждают сидящие за столом урманцы.
– Сейчас вон везем два воза. Лучина первый сорт. Кирибаев пробирается к столику, где сидит человек с книгой.
Тот неохотно берет "прогонную", долго рассматривает надпись, потом лениво записывает и кричит:
– Ванятка, кому за очередь?
– А куды?
– отзывается с полатей ребячий голос.