Повести. Рассказы
Шрифт:
Вдруг И открыл глаза и сел.
— А зря ты ко мне столько ходил, — рассмеялся он, выплюнув стрелу, — неужели не слыхал, как я умею откусывать наконечники? [324] Нехорошо, дружище. Не стоит заниматься такими штучками. Краденым приемом не убьешь того, у кого украл, — пока сам не наловчишься, толку не будет.
— У кого берешь — на том и проверяй… — еле слышно пробормотал «победитель».
Охотник расхохотался и встал.
— Все классиков цитируешь! Можешь этим старух морочить, а меня-то зачем же? Ведь я только охочусь, а не разбойничаю, как ты, на дорогах… —
324
Описание такого необычного способа Лу Синь взял из цитируемого в энциклопедии «Тайпин юйлань» (X в.), но не дошедшего до нас в полном виде раздела книги «Ле-цзы».
— …пробил твой последний час!.. — донеслось ему вслед.
«Никак не думал, что из него получится такой оболтус. Ведь молодой еще — а как ругается! Не удивительно, что совсем задурил старуху». — И стрелок сокрушенно покачал головой.
Он еще не проехал до конца гаоляновое поле, а уже стемнело; на темно-синем небе показался Юпитер, на западе необычно ярко сверкала Венера. Конь из последних сил тащился по меже, неясно белевшей во мраке. К счастью, над краем неба поднялась луна, ее серебристый свет становился все ярче.
«Вот дьявольщина! — подумал И, услышав урчание в животе, и заерзал в седле. — Так стараешься доехать побыстрее, а тут, как нарочно, неприятности, только время зря теряешь!» — И, чтоб поторопить коня, он поддал ему пятками под брюхо, но конь, вильнув задом, продолжал трусить мелкой рысцой.
«Чан Э, конечно, уже сердится, что я сегодня так поздно, — размышлял И, — даже не представляю, с какой миной она меня встретит. К счастью, есть курица — может, это ее обрадует. А я скажу: дорогая, чтобы ее раздобыть, мне пришлось проехать двести ли. Или нет, нехорошо, слишком уж смахивает на похвальбу».
Увидев впереди огни, стрелок приободрился и перестал раздумывать. А конь, не дожидаясь плети, сам пустился галопом. Полная снежно-белая луна освещала дорогу, прохладный ветер обдувал лицо — даже с крупной охоты не возвращался стрелок с такой радостью.
Конь сам остановился у мусорной кучи. С первого взгляда И почуял неладное: в доме явно что-то стряслось. Встречать его вышел один Чжао Фу.
— В чем дело? Где Ван Шэн? — удивленно спросил И.
— Пошел к Яо за хозяйкой.
— Как? Разве хозяйка у Яо? — растерянно спросил И, все еще не слезая с коня.
Слуга пробурчал что-то невнятное и взял у него поводья и плеть.
Стрелок слез, наконец, с коня, шагнул в ворота, постоял в нерешительности и, оглянувшись, спросил:
— А может, она не дождалась и пошла одна в трактир?
— В трех трактирах спрашивал — нету.
Опустив голову, И в раздумье направился к дому; в зале он увидел перепуганных служанок и, удивленный и встревоженный, громко спросил:
— Как? Вы дома? Разве хозяйка ходила когда-нибудь к Яо одна?
Ничего не ответив, они только взглянули на него и подошли, чтобы снять лук, колчан и сумку с курицей. У него вдруг забилось сердце, его охватила дрожь: а что, если Чан Э с тоски наложила на себя руки? Он велел Нюй-гэн кликнуть Чжао Фу: надо будет послать его в сад за домом, пусть хорошенько осмотрит пруд и деревья. Но, едва переступив порог
Он дважды прошелся по комнате, взад и вперед, и только теперь заметил стоявшего в дверях Ван Шэна.
— Разрешите доложить, хозяин, — сказал Ван Шэн, — к Яо хозяйка не заходила, и в кости они сегодня не играли.
Хозяин только взглянул на него, не сказав ни слова, — и слуга поспешил удалиться.
— Звали, хозяин?.. — спросил, входя в комнату, Чжао Фу.
Стрелок покачал головой и махнул ему, чтоб уходил.
Он еще несколько раз прошелся по комнате, потом вышел в зал, уселся, посмотрел на висящие напротив красный лук с красными стрелами, черный лук с черными стрелами, на самострелы, мечи и кинжалы, о чем-то задумался и, наконец, обратился к оцепеневшим служанкам:
— Давно пропала хозяйка?
— Мы хватились ее, как стали зажигать лампы, — сказала Нюй-и, — только никто не видел, чтобы она выходила.
— А вы не заметили, не принимала ли она пилюлю из шкатулки?
— Нет, не видели. Вот только после обеда она велела, чтоб я ей воды подала, — это помню.
Стрелок даже подскочил от волнения — кажется, он, наконец, понял, что его оставили на земле одного.
— А вам не показалось, будто что-то взлетело на небо? — спросил он.
Нюй-синь задумалась и вдруг охнула — словно ее осенило.
— А ведь я и в самом деле видела, когда зажгла лампу и выходила из комнаты, как здесь вот пролетела какая-то черная тень, да только могло ли мне тогда в голову прийти, что это наша хозяйка… — Лицо служанки побелело.
— Так я и думал! — Хлопнув себя по колену, стрелок вскочил и направился во двор. — Куда она полетела?
Нюй-синь показала. Следуя взглядом за ее рукой, он увидел висящую в небесах белоснежную полную луну; на ней проступали неясные очертания башен и деревьев. Ему вспомнились сказки о прекрасных дворцах на луне — он слышал их в детстве, от бабушки. При виде луны, словно плывущей в синем океане, он особенно остро почувствовал, до чего грузно его тело.
И вдруг им овладела ярость и жажда убийства. Округлив глаза, он крикнул служанкам:
— Подать сюда лук, бьющий в солнце! И три стрелы!
Нюй-и и Нюй-гэн сняли со стены могучий лук, висевший на самом видном месте в зале, и, обмахнув пыль, подали его хозяину — вместе с тремя длинными стрелами.
Взяв в руку лук, в другую — стрелы, И наложил их на тетиву и натянул ее до отказа, целясь прямо в луну. Он напрягся, как утес, его взгляд, устремленный вперед, метал молнии, рассыпавшиеся волосы бились на ветру, как черное пламя, — точно таким он был в тот день, когда сбил с неба девять солнц.
Раздался один протяжный свист — и все три стрелы унеслись в небо: спуская первую, стрелок уже закладывал вторую, спуская вторую — закладывал третью; глаз не успевал уловить его движений, ухо — свиста отдельной стрелы. Все стрелы должны были попасть в одну точку: каждая висела на хвосте у предыдущей, не отклоняясь ни на волос. Но на этот раз, чтоб еще верней поразить цель, охотник делал в момент выстрела едва заметное движение рукой, поэтому стрелы попали в три точки и нанесли луне три раны.