Повести
Шрифт:
Мы вошли в прохладное помещение музея. Высокий сутулый старик с седыми моржовыми усами, в очках на толстом носу поднялся со стула и прокашлялся:
— С кем имею честь говорить?
— Туристы из Золотоборского дома пионеров, — начала Магдалина Харитоновна, — тридцать человек. Прибыли в город Любец с целью ознакомления с краем, а также в поисках…
— Магдалина Харитоновна! — Люся не постеснялась и дернула за рукав разговорившуюся руководительницу.
— Гм!… гм!… — внушительно кашлянул старик. — Юные пионеры? — Своими колючими глазами он подозрительно оглядел меня и Магдалину Харитоновну,
— А имеется у вас отдел геологический? — спросил Витя Большой.
— А если начать с картинной галереи? — выскочила вперед Люся.
— Девушка и юноша, — твердо ответил заведующий, — во-первых, геология входит в состав отдела биологии, во-вторых, порядок осмотра музея установлен раз и навсегда.
Люся вспыхнула и закусила губу, Витя Большой надулся и отошел.
— Это что? Геологические молотки? Сейчас же положите их сюда, вместе с рюкзаками, — еще что-нибудь разобьете! — Заведующий сердито ткнул пальцем в угол.
Все двинулись в первый зал.
«Сколько же тут окаменелостей! И какие красивые! Как бы восхищался мой Миша!» — думал я.
— Аммониты, белемниты, брахиоподы, мшанки, фузулины, — равнодушно называл старик таинственные имена когда-то живых существ, а сейчас просто желтеньких и сереньких камешков с узорчатыми отпечатками, аккуратно разложенных по стеклянным ящикам.
— Где вы их достали? — воскликнул один из близнецов.
— Вот бы нам такие! — вторил другой.
— В древних каменоломнях, — монотонным голосом продолжал заведующий, — где добывали белый известняк строители кремлевских стен, можно разыскать подобные экземпляры.
— Где каменоломни? — спросили близнецы.
— Перейдем в следующий зал, — вместо ответа сухо бросил заведующий.
На столах были расставлены чучела птиц и животных, маленьких и больших: синички и коршуна, крота и волка и многих, многих других.
Я оглядел комнату и вздохнул — нет, здесь портрета не будет!
— Вот волк, — начал заведующий скучным голосом (видно, уж много лет он повторял заученные фразы), — в наших лесах до сих пор изредка попадаются эти хищники. Волки похищают телят и овец. Это чрезвычайно вредные животные… Товарищи, не трогайте, не трогайте экспонаты!…
Одни ребята смотрели на чучела с интересом и всё норовили их погладить, а другим не терпелось идти в следующие залы. Люся не хотела смотреть ни на животных, ни на птиц и все заглядывала в соседнюю комнату.
— Какая скучища! — повторяла она.
— Все это мне давно известно, — самоуверенно ворчал Витя Большой.
— Товарищи, без меня не ходите никуда, — строгим голосом предупреждал заведующий. — А теперь подойдите все, все. Встаньте вот тут; молодой человек, отойдите от света. Вот экспонат, которого нет даже в самых больших чучелохранилищах мира: ни в Московском зоологическом музее, ни в Британском королевском. — Голос его сделался до того торжественным, словно он говорил речь на школьном выпускном вечере; его указательный палец протянулся к стене, и мы увидели на этажерке стеклянный колпак, а под колпаком — песочно-желтое птичье крыло. — Это крыло жар-птицы, — еще более торжественно закончил он.
Мне показалось, будто из-под его очков мелькнули задорные искорки.
— Не может быть, сказки! — запальчиво бросил Витя Большой.
— Витя, со старшими так не говорят! — сделала ему замечание Магдалина Харитоновна.
— К сожалению, может быть, — продолжал заведующий все тем же невозмутимо-размеренным голосом. — В других городах оно отсутствует, а в Любце имеется. И существуют неопровержимые доказательства, что в любецких окрестностях и раньше водились эти редчайшие существа. Да, да, в сказке о Коньке-горбунке Ивану-дураку досталось перо жар-птицы, а мы достали крыло и теперь сможем оказаться единственными на всем земном шаре обладателями самого чучела.
Соня и Галя стояли впереди обнявшись. Они протиснулись вплотную к старику и, заикаясь и смущаясь, спросили его:
— Но мы читали… А почему оно не светится?
— А это уж действительно сказки. Жар-птица вот такая желтенькая, и все.
Нет, на самом деле: в глубоко запрятанных глазах этого ворчуна играли искорки. Он даже чуть-чуть улыбался.
— Простите, — обратилась Магдалина Харитоновна к нему, — мы ведем дневник похода, и полагается все наиболее интересное — увиденное, услышанное или найденное нами — заносить в этот дневник. Так как же мы запишем?
— Долго рассказывать, — ответил тот. — Так мы никогда не закончим осмотра музея. Живет в нашем городе один высокоуважаемый, несколько чудаковатый старичок, некто Номер Первый — мой предшественник по заведыванию музеем, ныне пенсионер. Он и герой и виновник этой злосчастной эпопеи с жар-птицей. Если хотите, обратитесь к Номеру Первому.
— Простите, как вы сказали? — удивленно переспросил я: мне показалось, что я просто ослышался.
— Номер Первый, — как ни в чем не бывало повторил заведующий. — Если у вас есть время, непременно пройдите к нему.
— А какие у вас есть доказательства, что ваши жар-птицы раньше водились в Любце? — с плохо скрываемой насмешкой спросил Витя Большой.
— А вот какие: когда я вас поведу в нашу картинную галерею, я покажу вам один натюрморт. На этом натюрморте среди прочих предметов изображена убитая жар-птица. К сожалению, мы никак не можем разгадать, кто автор этой картины. Вместо подписи там странная фраза…
— Какая фраза? — спросил я и почувствовал, что у меня затряслась коленка.
— Какая фраза? — равнодушно переспросил заведующий. — «Я не могу даже подписаться».
Люся вскрикнула и схватила его за руку. Тут произошло нечто невероятное: Витя Перец засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Ребята разом загалдели.
— Дайте доказательства! — кричал Витя Большой.
— Ведите нас, ведите! — Люся тащила за руку упирающегося заведующего.
— Вы с ума сошли! — отбивался тот.
— Вы понимаете, понимаете, — пытался я перекричать общий гам, — есть неизвестный портрет девушки с такой же надписью, портрет спрятан где-то в Любце!