Повести
Шрифт:
Тогда пришёл начальник лагеря и очень удивился, что мы так быстро управились.
— Это молодцы! — сказал он. — Ничего не скажешь. Я даже и не надеялся.
А потом увидел у меня в руках оторванную от окошка шлейку и все-таки сказал:
— Что вы за люди! Ни на миг без надзора оставить нельзя. Возьмёшь иглу и пришьёшь!
— А можно, — Митька спрашивает, — мы ещё и в домики матрасы поразвозим? Пусть и младшим отрядам будет мягко спать.
— Конечно! Конечно! — обрадовался начальник лагеря. — Только отдохните.
Но
— Я ж говорил: всюду должна быть организация! — хвалился Митька.
Когда вечером состоялась линейка, наша первая лагерная линейка, то оказалось, что мы очень много чего за день сделали, и всем нам объявили благодарность, а мне и Митьке сначала выговор, а потом благодарность.
Никто над нами уже не смеялся, потому что все понимали, что без матрасов и одеял... Какой же то отдых без матрасов и одеял?
Никакого!
ПЕРВАЯ НОЧЬ
На первый лагерной линейке начальник лагеря нас всех похвалил. Он сказал: это даже лучше, что мы приехали раньше времени, потому что за два дня не только подготовим общими усилиями лагерь к заезду, а и приведём его в образцовое состояние. Ведь даже не все ещё вожатые приехали. Он сказал также, что, несмотря на досадные одиночные случаи, вообще все ведут себя хорошо, и есть надежда — так будет и в дальнейшем.
— Это, наверное, мы — одиночные случаи, — шепнул Митька, и я с ним согласился.
Потом выступил Сергей Анатолиевич и снова говорил, какой у нас замечательный лагерь и как хорошо мы будем проводить в нём время.
Потом слово взяла Ирина Васильевна. Она сказала, что электрик проведёт свет в палатки лишь завтра и потому все желающие могут сегодня переночевать в домиках, а тем более девочки.
Но никто, даже девчонки, ночевать в домиках не захотели.
Сергей Анатолиевич протрубил в горн отбой, и все разошлись.
Мы уже познакомились с некоторыми ребятами — Юркой, Витькой и Вовкой — и очень друг другу понравились: они даже предложили нам лечь у себя, по двое в одном кровати, но Ирина Васильевна сказала, что нечего выдумывать, потому что полно свободных мест, и мы от них ушли.
Вышло так, что мы с Митькой и Славкой остались в палатке втроем. Девочки заняли четыре палатки, ребята — две, и, чтобы полностью занять третью, ребят не хватило.
Мы легли, но спать не хотелось.
— Надо, наверное, пойти девчонок попугать, — когда разговора и смех кругом стихли, сказал Митька таким тоном, будто ему очень не хотелось.
— Зачем? — спросил Славка.
— Потому что в лагерях всегда пугают, — со знанием дела объяснил Митька. — Ты пойдешь, Серый?
Но я притворился, что сплю: очень не хотелось вставать из теплой кровати.
— Вот ты только послушай, какой
Но никакого крика не поднялось, а через минуту к нам вошёл начальник лагеря, таща за руку Митьку.
— Я тебе попугаю! — сердито, стараясь не повышать голос, шептал он. — Я тебе попугаю! Ещё хоть один раз — и поедешь к папе с мамой. Вон посмотри: твои товарищи спят уже давно.
— Я не хотел, — оправдывался Митька. — Честно, не хотел. Я перепутал. Я думал — там девочки.
— Я тебе дам девочек! Спи сейчас же! — И начальник лагеря ушёл.
— Слышь, Серый? — сказал Митька. — Видел бы, как он испугался!
— Ну! — не поверил Славка.
— Испугался, точно! И как...
— Что?
— И как схватит меня за руку.
— Если бы он испугался, то за руку не хватал бы.
— Из испуга и схватил. И как это я палатки перепутал? Давайте лучше истории рассказывать.
И мы начали рассказывать разные истории.
Я рассказал целый ковбойский фильм, а Славка — о том, как однажды враги порвали знаменитому скрипачу Паганини все струны, кроме одной, но все равно он сыграл на одной струне. Тогда Митька поинтересовался, не мог бы и он, Славка, если бы враги попортили ему весь аккордеон, кроме одной клавиши, сыграть на этой клавише какую-то мелодию. Славка сказал, что на такие глупые вопросы он и отвечать не хочет.
— Раз так, — обиделся Митька, — я тебе свою историю не расскажу. А она у меня очень интересная. Можно даже без преувеличения сказать что ваши рассказы — ничто по сравнении с моим.
Славка очень заинтересовался и стал просить Митьку рассказать. Но Митька притворился, что спит, и захрапел. А когда Славка перестал просить, перестал и храпеть.
В лагере царила тишина. Тусклый месячный свет пробивался сквозь щёлку входа. Я уже было закрыл глаза, когда услышал шепот Митьки:
— В одном чёрном-пречёрном лесу была чёрная-пречёрная поляна. И на той чёрной-пречёрной поляне, стоял чёрный-пречёрный дом...
Я эту историю слышал уже раз сто, потому что Митька никогда не упускал возможности поделиться ею с кем-нибудь. Единственным, что нужно было для этого, — тьма. Такая тьма, как сейчас, его устраивала.
— ...Стоял чёрный-пречёрный стол, — зловеще шептал мой друг. — А на тому чёрном-пречёрном столе стояла чёрная-пречёрная...
Как ни удивительно, Славка выслушал рассказ почти до конца, только когда Митька начал о красной руке, не выдержал и начал просить, чтобы тот перестал. Митька порассказывал ещё немного и замолк. Я задремал, но со вскоре проснулся от дикого визга. Оказалось, что это Митька подполз к Славке и схватил его за ногу.
Славка сидел на кровати и грозился, что завтра о всем расскажет вожатой. Митька оправдывался, что это он просто по-дружески пошутил, и просил, чтобы Славка не рассказывал.