Повести
Шрифт:
— Слушай, — повторил Митька. — Сегодня, после ужина, до отбоя, мы пойдём на реку, выберем на берегу удобное место, где завтра будем ловить, и бросим в воду приманку. За ночь на нашу приманку насобирается много рыбы, и завтра, на соревновании, мы из этого места наловим столько, что никому и не снилось. Ну и, конечно, станем чемпионами лагеря.
— Ух ты! — говорю. — Вот молодец!
— А ты что же думал!
После ужина мы набрали в столовой полные карманы хлеба, и потом Митька долго разминал его
— Это, — говорит, — приманка будет, потому что иначе хлеб течением снесет, а так глина его будет держать на одном месте.
Уже порядочно потемнело, и мы заспешили к реке, чтобы вернутся к отбою.
Едва лишь ступили на лесную тропу, как навстречу нам две фигуры. Мы едва успели отскочить за кусты. Слышим:
— За ночь рыбка и соберётся там, где мы жмыха набросали, а утром и на голые крючки будет бросаться. Так что будь уверен — мы больше всех наловим!
— Ты вишь! — изумился Митька, — это же Витька с Вовкой. Даже жмыха где-то достали. Умники!
— Значит, они то же самое, что и ты, придумали?
— Ты же слышал...
Приближаемся к берегу и ещё издали слышим: плюх, плюх! — в воду. И какая-то тень над рекой.
— Ну и ну! — говорю. — Ещё кто-то приманку бросает.
— Вижу! — Митька в ответ. — Ну и народ!
Выбрали мы удобное место, закинули нашу глину с хлебом и назад побежали, но уже не самой тропой, а вдоль её, лесом. Дорогой нам ещё двое повстречались.
— И эти туда же! — друг мой говорит. — Пионеры называется!
А минут за тридцать после отбоя, как все заснули, слышу — Генка зашевелился, из кровати встает. Обул сандалии, пошарил в тумбочке — и ходу из палатки. Митька тоже вскочил и за ним следом. Вскоре возвращается.
— И Генка к реке побежал, — говорит. — Вот бы не подумал! И не плачет уже, как ночью ходит.
— Что же то завтра будет, Митька? — шепчу я — Все, оказывается, такие умные, как и ты!
— Умные! Бессовестные, а не умные! Обманщики!
Он ещё долго что-то бормотал, ругая всяких там прохиндеев, которые разными ухищрениями стараются занять первое место. Потом затих, наверное, заснул.
Я еще немного полежал, а тогда заснул тоже.
А назавтра, после завтрака, выстроились мы все, участники соревнования, и пошли на реку. Впереди Сергей Анатолиевич с ведром, а сзади Славка с аккордеоном своим в футляре тащится.
— Ты зачем аккордеон тащишь? — его спрашиваю.
— А это только футляр!
— Он в футляр рыбу будет складывать, — смеётся Витька. — Всё-таки больше влезет, чем в ведро.
Едва лишь завиднелась впереди вода, как народ во весь дух бросился вперед — занимать свои сдобренные приманкой места. За миг каждый сидел на собственном месте, будто вся жизнь лишь из него и ловил.
А Юрка с Витькой едва не подрались.
— Это, —
— Это же они оба здесь рыбу вчера приманивали, — хохотнул Митька.
Лишь один Славка ходил, будто сирота, вдоль берега, но его отовсюду гнали.
В конце-концов мальчик нашёл какое-то место поодаль, приготовил удочку и устроился на футляре.
— На земле, — говорит, — сидеть — простудить можно. А на футляре — никогда! И ноги не заболеют.
Только теперь мы поняли, зачем он его на реку тянул.
Подошёл и Сергей Анатолиевич.
— Как вам не терпится, — говорит. — Соревнования будут длиться два часа, потому что в двенадцать в лагере будут читать лекцию на международную тему. Приготовились! — он посмотрел на часы. — Начали!
— Ну, держись! — поплевал на крючок Митька и закинул удочку. — Теперь успевай вытягивать!
Тем не менее, как оказалось, держаться было не так уже и нужно. Даже совсем ни к чему было держаться, потому что мы просидели минут сорок, а за это время ни у кого и разу не клюнуло.
— Что же это такое? — забеспокоился в конце-концов Митька. — Ничего не понимаю!
Он ещё подождал, и начал бегать от одного рыбака к другому и спрашивать:
— Ну как, клюёт? А у тебя?
Даже к Славке подбегал. Но тот сидел на своем футляре, смотрел неподвижно на поплавок и повторял:
— Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, рыбка, большая и маленькая.
— Ты лучше за своим поплавком следи, — посоветовал Митьке Сергей Анатолиевич. — А то только людям мешаешь.
Митька посидел немного над своей удочкой, а потом снова стал бегать и спрашивать:
— Ну как, клюёт? Да? А у тебя?
Так он бегал и спрашивал, пока не зацепил ногой нашу коробочку с горохом, и она булькнула в воду.
— Эх ты, растяпа! — рассердился я. — Добегался! С тобой рыбу лишь разгонять, а не ловить! Что теперь на крючок насаждать?
Но здесь Сергей Анатолиевич встрял:
— Возьмите у меня несколько червяков. Да и скоро уже будем кончать.
Мы снова закинули крючки, но рыба так и не клевала. И не только в нас — ни у кого. Лишь Сергей Анатолиевич поймал одного пескарика, но он ловил не для соревнования, — ведь он не пионер, — а просто для себя.
Одним такая рыбалка скоро надоела, и они пошли себе назад в лагерь, а кое-кто, то есть Митька, Славка, ещё трое ребят и я, сидели и сидели, хотя солнце уже ух как пекло. А Славка все приговаривал:
— Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, рыбка, большая и маленькая!
В конце концов Митька заявил:
— Я читал, что некоторые заводы спускают в реку отравляющие производственные отходы и от этого вся рыба дохнет. Наверное, и на нашей реке где-то есть такой завод. Напрасно мы стараемся.