Повести
Шрифт:
– Вот теперь он загружен!
– торжествующе кричал старший по званию немецкий офицер.
– Вот теперь в нем есть все!
Он сам лежал у пулемета и старательно ловил в прицел мчащийся фургон.
– Вперед! Догнать его! Догнать!..
Из ельника выскочили три мотоциклиста с пулеметами на колясках и понеслись за нелепым русским фургоном, отягощенным горящим прицепом.
Сержант еще раз посмотрел в зеркало заднего вида. Горел прицеп. Догоняли мотоциклисты.
Сержант вытянул кнопку ручного газа, установил
– Катька! Рулить сможешь?
– Смогу.
– Держи баранку. И только прямо!
Сержант открыл дверь кабины, передал руль девушке.
– Ты куда?!
– Прицеп горит. Сбросить надо!
– Убьют, Васька!
– закричала девушка.
– Не убьют! Держи хвост морковкой!
Наверное, это мог сделать только «цирковой». Сержант встал на подножку кабины, ухватился за что-то, подтянулся и впрыгнул на крышу фургона.
Мчался ЗИС, горел прицеп, совсем близко были немцы, а сержант по крыше фургона пробежал в полный рост и спустился в проем задней двери. Артисты лежали на полу кузова.
– «Единый лавр…» - пробормотал сержант и попытался снять сцепку прицепа с крюка.
Гудел и терщал огонь на прицепе, каждую секунду мог раздаться взрыв, а сцепка все никак не снималась с крюка.
Неловко изогнувшись, сидя на пассажирском сиденьи, девушка Катя, старшина медицинской службы, демобилизованная по причине беременности, вела грузовик.
На сержанте уже тлела гимнастерка. Лицо его было обожжено, руки в крови.
Одной ногой он стоял на борту прицепа, другой на ступеньке фургона, а внизу под ним неслась серая лента бетонной дороги. Сержант ждал, чтобы машину тряхнуло на выбоине и тогда сцепка ослабнет.
Переднее колесо на полном ходу скользнуло по краю воронки и сержант мгновенно сбросил сцепку с крюка. Он еле успел ухватиться за косяк фургонной двери. Машина, освободившаяся от прицепа, помчалась по шоссе.
Горящий прицеп стал отставать, и немцы поняли, что остановить автомобиль им не удастся. Тогда они открыли ураганный огонь.
Они видели, как сержант снова оказался на крыше фургона. Сержант вынул из кармана гранату, выдернул чеку и сильно бросил гранату в удаляющийся полыхающий прицеп.
Машина чудом проскочила глубокую воронку, прицеп взорвался, и высыпавшие на дорогу немцы были сметены с лица земли.
Сержант быстро спустился с крыши фургона на подножку кабины, просунулся в дверцу и увидел простреленное ветровое стекло; девушку Катю, сбоку держащуюся за руль; и кровь, заливающую катину гимнастерку, шинель, юбку…
Еще сержант увидел глаза Кати - залитые слезами и устремленные неподвижно на дорогу. Вперед, только вперед…
Сержант перехватил руль, поставил ногу на педаль, убрал ручной газ и осторожно привалил Катю к спинке сиденья.
– Катя! Катюша! Ты что?! Ты потерпи немножечко, - бормотал сержант и гнал, гнал машину вперед.
Лицо Кати было неподвижно, и только слезы тихо сползали с ресниц.
– Убили нас, Васенька, - вдруг сказала Катя.
– Невовремя нас убили…
– Что ты! Что ты?!
– закричал сержант.
– Катюшенька, что ты говоришь?! Ты живая! Ты даже очень живая! И он живой! Он тоже живой! Ты только потерпи немножечко! Мы сейчас. Мы мигом!
Фургон мчался по шоссе с невиданной скоростью. Сержант остервенело крутил баранку, смотрел вперед и не видел, как рядом с ним умерла Катя.
– Ты не волнуйся, ты держи хвост морковкой!
– кричал он ей, не отрывая глаз от дороги.
– Приедет Петька. Поженитесь. Ты не смотри, что он молодой! Он же четыре года от Москвы до Германии топал! Он и жизни-то человеческой совсем не видел! Передовая да санбаты! Пацана воспитывать будете. Я к вам в гости приеду. У вас цирк в городе есть? А, Катюшка? Может, ты пить хочешь, Катенька?.. Сейчас! Ты думаешь, у меня нету? У меня все есть!
Сержант протянул окровавленную, обожженную руку вниз, достал флягу, протянул ее Кате. И, улыбаясь, посмотрел на нее.
Сквозь простреленное стекло в кабину ворвался встречный ветер. Он пошевелил прядку волос мертвой Кати и высушил слезы на ее щеках.
Сержант осторожно положил флягу на сиденье, притормозил и поехал медленно-медленно.
Словно похоронные дроги, фургон ехал по расположению дивизии. Еле-еле катил он по неширокой улочке, и все, кто попадался ему навстречу, останавливались и смотрели ему вслед.
С искареженным капотом, простреленным ветровым стеклом, с дверцами, пробитыми пулеметными очередями, с израненным в щепки фургоном, хромая спущенными правыми задними колесами, ЗИС медленно подкатил у штабу дивизии.
– Артисты приехали! Арти…
Сержант тяжело вылез из-за руля, обошел фургон и заглянул внутрь:
– Все живы?
– Все, голубчик… Все, слава богу, - ответила старая певица.
Сержант и старик-ефрейтор только что закончили делать холмик на могиле Кати.
Неподалеку, метрах в трехстах, шел концерт под открытым небом. Оттуда доносилась музыка, веселые куплеты и аплодисменты.
Сержант взял лопату под мышку, помотал забинтованными руками и попросил стрика-ефрейтора:
– Сверни мне покурить.
– Погоди ты с куревом, - недовольно сказал старик.
– Сыми шапку.
Сержант бросил лопату и неловко стянул с себя пилотку.
Старик тоже снял с себя пилотку, засунул ее под ремень, обратился лицом к солнцу, перкрестился и сказал:
– Господи, упокой душу рабы твоей… Как ее звали-то?
– Катя, - грустно сказал сержант.
– Господи, упокой душу рабы твоей Катерины… - старик истово перекрестился.
– Прости своей усопшей рабе все прегрешения…