Повести
Шрифт:
— Его у нас в Гавани знали, — говорит Лена, — кто начинает сильно слабеть, тут он и подвернется. Тогда ему отдавали все без разбора.
— Ну вот как назвать такого человека?! Крадет у раненых бойцов. И этого мало: еще обирает в городе умирающих! Кругом беда, а он на этом деньги наживает!
— А ведь ты верно говоришь!..- сказала Лена.
— Как его назвать? — говорю я.- Гад!
— Нет, даже гадом назвать мало, — сказала Лена и вдруг вскочила с ящика.
— Постой, постой! — сказала я. — Кто-то идет!..
Я вышла из будки. Теперь не только пятнышки на стенах корпуса можно было разглядеть. Видно было, как чисто метла дяди Васи вымела панель.
На дворе ни души. А по-моему, кто-то шел по направлению к будке. Шаги были слышны уже совсем близко и точно растаяли… Быть может, кто-то вышел на площадку?.. Я заглянула в калитку. И на площадке никого не видно. Но беспокоиться нечего: теперь не попадешь с площадки на улицу и с улицы на площадку не попадешь. Лазейка заделана тщательно…
Я вернулась в будку…
— Наверное, кто-нибудь прошел из корпуса в корпус, — сказала я.
— Раз уже ходят, — говорит Лена, — значит, времени много, мне пора…
— А ты мне хотела что-то сказать?
— Хотела…
— Ну, говори скорей и не громко, чтобы не мешать мне прислушиваться.
— Ладно, — сказала Лена, — я потихоньку… У нас была жиличка. Моя кровать стояла у стены, а она за стенкой копошилась в комнате рядом. Она вставать уже не могла. Когда отец мой умер, тот к ней зашел. Я через стенку слышала, он ей сказал: «Вам кто приносит? У вас ценности есть? Давайте мне. Я вам еды достану». Ну, как ты думаешь, он ей чего-нибудь принес?.. Ничего не принес. Он тогда зашел, увидел, что жить ей осталось недолго, взял вещи и больше не приходил.
— Вот мерзавец!
— Я боялась после, — говорит Лена. — Боялась, что он ко мне придет, но больше я его не видела…
— Недаром, — говорю я, — теперь есть в городе поговорка. Желают спастись от снарядов и от злых людей…
— Мне пора! — сказала Лена.
Но дверь вдруг заслонила фигура. Я смотрю, что-то знакомое… серое… противогаз через плечо, кепка, лицо одутловатое… Медведев!..
Он вошел в будку, пригнув голову.
— Здравствуйте! — говорит и кланяется мне, даже приподнял кепку. — Я от Кондратьича, так разрешите…
И, не задерживаясь больше, сам крючок маленькой дверцы откинул и вышел…
Что это? Точно он со мной сговорился! Я шагнула за ним, но только вижу спину. И он удаляется в переулке так быстро, даже ползет по мне неприятный холодок… Хоть он и племянник Кондратьича, племянник-дистрофик, так Кондратьич его назвал, все-таки нехорошо…
Он, наверно, пришел к Кондратьичу под вечер, как тогда. Разве не мог он уйти раньше? На рассвете надо уходить. И почему, когда он подходил к будке, я его шагов не слышала?
Шаги по асфальту слышны издалека. А он точно вырос в дверях будки.
А может быть, когда я слышала шаги, это шел он. Но только он не дошел до будки, а повернул на площадку. И на площадке я его не заметила. А потом с площадки он пошел в будку. Калитка так близко от будки, что шагов не услышишь. Раз шагнул, и все. Да, так может быть… Но зачем ему идти на площадку?.. Ах вот, лазейка ему тоже известна!.. Теперь лазейка заделана, и пришлось ему через будку идти… Очень на это похоже… Или опять я выдумываю…
— Что он тебе сказал? — вдруг говорит Лена.
Я повернулась. Лена еще здесь, а я думала, она уже ушла.
— Он сказал: «Я от Кондратьича»…
— И ты его пропустила! Пропустила…
— А что? — спросила я.
— Я его узнала сразу, — говорит она.
— Узнала?.. Ты его знаешь?
— Знаю…
— Кто же это? — спрашиваю я, и сердце сжимается. — Тот самый… гад?..
— Да, — сказала она.
Глава XIII
РЫБИЙ ЖИР
Пропустила… Кого пропустила?.. Со мной беда случилась, пожалуй, похуже, чем с Дусей… Но только с поста меня не снимут сейчас, буду стоять у дверей будки, как стояла, потому что еще об этом не знают.
Лена убежала в кочегарку. Но прошло немного времени, опять выбежала, чтобы сказать тихонько:
— Мне тебя жалко, прямо не могу… Но знаешь что, ты не расстраивайся. Оставь так, до другого случая. А сейчас молчи. Только молчи…
А ведь на самом деле, об этом могут и не узнать… Когда он проходил, было уже светло, и окон очень много, на будку смотрит административный корпус и все седьмое хирургическое отделение. Но окна до сих пор закрыты синими шторами. Вряд ли кто видел. Госпиталь еще спит…
И вот придет ко мне смена. Ровно в восемь, как всегда. И никто меня ни о чем не спросит… Да, мне стало как будто немножко легче. Даже захотелось пошагать. Ведь я люблю, поджидая смену, шагать от будки к воротам. От ворот к будке.
Я вышла на двор. И шагаю, шагаю… Шагаю все ровнее и ровнее. И если сейчас на меня со стороны кто-нибудь будет смотреть, не подумает, что с этим часовым случилось дурное… Обойдется, наверняка обойдется. Но разве я могу это так оставить? У меня такое чувство, как будто мимо меня прошел тот, кого я хотела видеть давно.
Коридор вспоминается широкий, седьмого отделения. На седьмом хирургическом я сестрой работала. Были у меня три палаты. А в коридоре под окном стоял мой столик. Тут же шкаф с лекарствами… Да, рыбий жир.
В сорок первом году мы не могли раненых бойцов кормить хорошо. И, чтобы их поддержать, я раздавала им рыбий жир.
Он был красивый. Разолью, а он в рюмках как янтарь. И раненые бойцы не смотрели на него, как на противное лекарство. Наоборот, они перед обедом ждали, что я им принесу. От него им обед был сытнее.