Повести
Шрифт:
И чем больше Дубровский вынужден был проявлять свою радость по поводу триумфального наступления немецких войск, тем тоскливее становилось у него на сердце. Еще бы! В подтверждение успехов гитлеровской армии, о которых на все лады трезвонила крикливая геббельсовская пропаганда, он увидел в Сталино нескончаемые колонны фашистских танков. Покрытые толстым слоем пыли, они громыхали по улицам города, устремляясь на юг.
Откуда мог знать Дубровский, что в этой спешной переброске немецких танков на юг есть и его заслуга. Всего несколько дней назад из расположения советских войск вернулась Светлана Попова, которая доставила командованию немецкой армии копию оперативной карты Южного фронта русских. Одного взгляда на эту карту было достаточно, чтобы понять, что именно здесь, на юге, советские войска изготовились к наступлению.
Русская оперативная карта была немедленно доставлена командующему группой армий «Юг» фельдмаршалу Манштейну. Не раздумывая долго, Манштейн снял из-под Белгорода две танковые дивизии «Викинг» и «Мертвая голова» и бросил их в спешном порядке на защиту Донбасса.
Правда, через две недели фельдмаршал Манштейн пожалел об этом. Начавшееся ранним утром контрнаступление русских на белгородском направлении заставило его срочно вернуть эти дивизии под Белгород.
А еще через несколько дней тон сообщений из главной квартиры фюрера резко изменился. В них появились раздраженные нотки о необходимости выравнивания линии фронта. Стали перечисляться населенные пункты, вынужденно оставленные германскими войсками. Сотрудники ГФП-721 помрачнели, притихли в недоумении. Ликуя в душе, Леонид Дубровский изобразил скорбную мину.
Он по-прежнему встречался с Валентиной и ее друзьями Леной и Иваном Козюковым, с которыми мог поделиться своими мыслями. Неожиданно в Сталино и его окрестностях появились листовки со сводками Советского информбюро. Они были написаны от руки или напечатаны на пишущей машинке.
На одном из утренних построений полицайкомиссар Майснер, потрясая в воздухе целой стопкой таких листовок, распекал сотрудников тайной полевой полиции за неумение работать. Поминутно вытирая платком запотевшую шею, он кричал:
— В эти дни, когда цвет нации проливает кровь на полях сражений, вы должны в поте лица трудиться на своем посту, чтобы обеспечить победу немецкого оружия! А вместо этого у вас под носом распространяются листовки с большевистскими воззваниями, расхищается военное снаряжение! А не далее как вчера неподалеку от Сталино пущен под откос наш воинский эшелон. И это в то самое время, когда русские перешли в наступление и германское командование напрягает силы, чтобы сдержать их!
Стоя в строю, Дубровский опустил голову, потупив взор в землю. Он боялся встретиться взглядом с полицайкомиссаром Майснером, боялся выдать охватившее его волнение. «Значит, не все упущено, значит, жмут наши. Теперь уже не зимой, а летом немцы вынуждены отступать», — раздумывал он, вслушиваясь в отрывистую речь шефа.
Всего несколько дней назад шеф, самодовольно улыбаясь, восхвалял генерала Гота и его 4-ю танковую армию, генерала Кемпфа с его оперативной группой, которые так искусно прорвали русскую оборону и скоро достигнут Курска. А сейчас в ярости брызжет слюной, распекая своих подручных.
Дубровский понимал, что под Орлом и Белгородом решается судьба всей летней кампании и от ее исхода будет зависеть многое. Именно поэтому хотелось как можно больше сделать здесь, в немецком тылу. И он был счастлив, что нашлись люди, которые слушают Москву, которые переписывают и распространяют сводки Советского информбюро.
Сразу же после построения он отправился к дежурному по штабу, чтобы доложить об уходе на биржу труда по поручению полицайкомиссара Майснера. В этот день с повязкой дежурного на рукаве был Александр Потемкин.
— Здравствуйте, Алекс! Как прошла ночь? — спросил Дубровский, входя в комнату.
— Ничего. Вроде бы все в порядке.
В это время за дверью послышался шум, топот ног, а через мгновение в комнату дежурного втолкнули двух мужчин. У них на руках были наручники. Вслед за ними вошли два тайных агента полевой полиции.
— Кто такие? — спросил у них Потемкин.
— Энтот, что помоложе, и есть Гавриленко. Командир партизанский, — сказал один из агентов, переводя дух. — На трамвайной остановке взяли. Вот и оружие при них было.
Он вытащил из карманов два пистолета «ТТ» и выложил их на стол перед Потемкиным.
— Та-ак, попался, гусь лапчатый, — проговорил тот, подходя к задержанному, которого назвали Гавриленко. — А ну подними руки!
И когда Гавриленко поднял над головой скованные кисти рук, Алекс резко ударил его ногой в пах. От боли Гавриленко согнулся, присел на корточки.
— Погоди, погоди корчиться, — сказал Потемкин. — Ну-ка встань!
Превозмогая боль, Гавриленко медленно выпрямился. На его исхудавшем лице с запавшими глазами появилась презрительная гримаса. На лбу проступили капельки пота.
— Чегой-то тяжелое у тебя в кармане? — спросил Потемкин, запуская руку в карман его брюк. — А-а! Еще один пистолет, — ехидно сказал он, показывая окружающим небольшой браунинг. — До зубов вооружился, бандюга! Ничего, теперь твоя песенка спета.
Коротким, но быстрым движением он ударил Гавриленко рукояткой пистолета по голове. Взмахнув скованными руками, тот беззвучно повалился на топчан, стоявший возле стены.
— Ты что разбуянился? — спросил Дубровский. — Он ведь полицайкомиссару живой нужен.
— Ничего, сейчас отойдет. Я ведь не сильно. — И, обращаясь к агентам, доставившим задержанных, сказал: — А ты молодец, Филатьев. Такую птицу поймал. Награды тебе не миновать.
— Это Шестопалов его опознал, — кивнул тот на второго агента. — Стоит, понимаешь ли, на трамвайной остановке и спокойненько беседует вот с этим...
— А твоя фамилия? — спросил Потемкин у второго задержанного, который, опустив голову, молча стоял чуть поодаль.
— Новиков.
Гавриленко пришел в себя, и, приподнявшись, присел на топчане. По его шее, за воротник рубахи, стекала тоненькая струйка крови.
Леонид Дубровский с силой сжал кулаки. Он готов был наброситься на Потемкина, но вместо этого, сдерживая гнев, спокойно сказал:
— Алекс, немедленно доложите полицайкомиссару о задержанных! Иначе эту радость доставлю ему я.