Повести
Шрифт:
— Хальт! Вер гейт? — раздался окрик.
— Бегите! — успел шепнуть Карлов.
Танкист прыгнул в сторону и растаял в темноте. Отступать Георгию было поздно и некуда.
На перекрестке дорог его остановили немецкие солдаты-регулировщики. С боковой стороны уже близко слышался лязг гусениц.
С трудом сдерживая нервную дрожь, Георгий вытащил документы убитого предателя.
— Их полицай, их полицай, — повторил он.
Посветив фонариком, один из регулировщиков разглядел в санях немецкий автомат, сказал что-то другому и махнул рукой, пропускай лошадь.
— Шнелль! Шнелль! — заторопил он.
Танки были уже совсем рядом.
Проскакав с полкилометра, Георгий натянул вожжи и остановил лошадь. На, лбу выступил пот. Спину холодила влажная рубашка.
«На этот раз проскочил, — подумал он. — А где же танкист?» Ждать ночью в степи человека было бессмысленно. И, рискуя в любую минуту наскочить на врага, Георгий повернул лошадь назад. До боли в глазах вглядывался он в степь.
Гул и лязг проходящих совсем рядом танков резал уши. Карлов посмотрел на светящуюся стрелку компаса. Танки двигались на юг, к железной дороге.
Наконец колонна проползла. Георгий услышал треск двух заведенных мотоциклов и, дождавшись, когда регулировщики уехали, погнал лошадь через дорогу, туда, где исчез танкист. Около часа кружил он в районе этого перекрестка. Звал, кричал в темноту и, затаив дыхание, ждал отклика. Но до него доносилось лишь удаляющееся эхо собственного голоса да откуда-то с востока далекий неумолкаемый гул артиллерийской канонады.
Как неожиданно эта тревожная ночь подарила ему товарища, так же вдруг и поглотила его в темноте.
«С автоматам танкист не пропадет. Наверное, он в одиночку пробирается к своим», — решил Георгий и двинулся на восток.
Уже много километров осталось позади. Лошадь устала и еле тащилась. Где-то совсем близко тишину прорезали автоматные очереди. Справа у горизонта облака окрашивались в оранжевый цвет: там полыхало зарево большого пожара.
Впереди слышался лай собак. Карлов хотел было повернуть измученную лошадь в степь, в объезд станицы, но раздумал. Он бросил вожжи и вылез из саней.
Чуя близость жилья, умное животное медленно потащилось по дороге.
А Карлов повесил на шею трофейный автомат и зашагал в степь. За ночь он проехал километров сорок, а то и больше, и линия фронта представлялась ему где-то близко.
Ступая по глубокому снегу, Карлов огромным усилием воли заставлял себя переставлять ноги. Хотелось лечь в эту рыхлую, холодную массу и забыться. Он напрягал последние силы, когда услышал позади себя треск автоматных выстрелов.
Георгий вытянулся на снегу вверх лицом. Там, на дороге, откуда он шел, у самой земли, в, разных направлениях проносились зеленые и красные черточки трассирующих пуль. Этот сноп сверкающих нитей нестерпимо медленно перекатывался на запад.
Георгию не верилось, что так быстро он добрался до линии фронта. «Наверно, партизаны или небольшое разведывательное подразделение», — решил он и, когда все стихло, потащился дальше.
Рассвет застал его на снежной равнине. Голодный, усталый, он еле двигался. Осмотревшись кругом, он понял, что спрятаться негде. Ни одного стога сена не было видно. Впереди, километрах в двух, раскинулась какая-то станица.
Георгий в изнеможении опустился на снег.
На большой высоте проплыла на запад группа советских бомбардировщиков. Летчик долго всматривался в эти самолеты. Он ожидал вот-вот увидеть вспышки разрывов немецких зениток. Но по бомбардировщикам никто не стрелял, и они летели, не совершая противозенитного маневра.
«Неужели я уже на своей территории?» — радостно подумал он. И тут же услышал отдаленный воющий гул моторов. С десяток пикирующих «юнкерсов» устремились к земле. У горизонта выросли черные разрывы бомб. Трудно было разглядеть, что бомбят, но он понял, что в той стороне, куда он шел, уже наши.
Осторожно подходил Георгий к станице. Ему все еще не верилось, что линия фронта осталась позади. Он подобрался к задворкам крайней хаты и увидел на высоких шестах провода связи.
Карлов вытащил из снега один шест, взял в руку опустившийся провод. Сомнений больше не было — провод советский.
— Руки вверх! — из-за дома с автоматами наперевес выбежали два солдата в знакомых белых полушубках.
Георгий разглядел красные звездочки на их шапках-ушанках.
— Наши! — Он бросился им навстречу.
Лейтенант Карлов совсем забыл о синей шинели полицая, о немецком автомате, висящем на его шее, а потому не поверил, когда вновь услышал:
— Руки вверх, гад! Стрелять буду!
— Товарищи, да я же свой. Летчик я! — в недоумении остановился Георгий и поднял руки.
Спокойно вошел Карлов в хату, куда его привели связисты.
«Сейчас все выяснится, и поеду на аэродром, — думал он. — Пожалуй, придется попросить машину». Он был далек от мысли, что его всерьез могут принять за полицая.
Георгий готов был расцеловать этих двух бойцов, ему хотелось смеяться. от сознания, что кругом свои. Он уже не чувствовал усталости, не чувствовал боли в руке.
На табурете сидел старший лейтенант и читал газету.
— Товарищ командир! Вот, поймали. Что-то с проводами делал, — доложил связист.
— Ничего я не делал с вашими проводами, — улыбаясь, сказал летчик.
— А зачем тогда шест снял, провод в руки брал? — затараторил связист, по-видимому узбек. — Вот, у него отобрали. — Он выложил на стол трофейный автомат Карлова, маленький немецкий пистолет «Вальтер» и советский пистолет «ТТ». — До зубов вооружился, подлюга. Вот нож еще!
— Полицай? — спросил у Карлова старший лейтенант.
— Да нет, какой я полицай? Я летчик, — ответил Георгий. — Четыре дня к своим топаю. Еле добрался.