Повестка зовет на подвиг
Шрифт:
– В общем-то, ты прав, но… Позволь тебя кое в чем поправить, Мигель. Ортега не просто постарел. Он изменился. Как и все мы. Все-таки двадцать лет прошло. Это уже не тот воинствующий марксист, который пожимал тебе руку в Манагуа в восемьдесят седьмом. Он теперь любит говорить, что того команданте больше нет, что бывший революционер-атеист превратился в католика-миротворца. Замечу, что нашему миротворцу, как и вашим лидерам, вовсе не хочется вспоминать о том, что во время его предыдущего правления Советский Союз иногда делал на территории Никарагуа вещи, не слишком совместимые с так называемыми международными нормами. А значит, вполне естественным и обоюдным будет желание и России, и Никарагуа припрятать свои старые грехи. Если это дерьмо всплывет, то гринго не преминут им воспользоваться, чтобы устранить Ортегу и снова посадить в президентское кресло в Манагуа своего человека, и все это наверняка сильно аукнется парочке друзей нашего команданте. Я имею в виду Уго Чавеса и Фиделя Кастро. Их ведь тоже не слишком любят в Вашингтоне.
– Но ведь мы хорошо ЭТО спрятали?
– Кто-то организовал утечку информации. Возможно, тот же источник, что и в прошлый раз. Ортега привлек в свою команду очень многих из тех, кто с ним работал раньше. Не только меня. А кто знает, чем они занимались до его возвращения в «кресло номер один»? Уж точно никто из нас не сидел и не ждал, когда его позовут. Выживали кто как умел. А ваши теперь боятся, чтобы гринго не оценили информацию правильно и нас не опередили…
– А если гринго все-таки нас опередят?
– Как? – Мендоса со всей возможной категоричностью выразил свою уверенность в обратном. – Они пока лишь проверяют информацию, максимум – начали готовиться. Но даже в этом случае мы имеем в запасе не меньше недели. Ведь их данные неточны и неполны. К тому же гринго уже не могут действовать в Гондурасе так же свободно, как двадцать лет назад. Так что либо потеряют время на согласование всех мелочей с правительством в Тегусигальпе, либо будут действовать нелегально, то есть на тех же условиях, что и мы. А у нас есть твои коммандос, я же сам видел их в деле. Они справятся. Они уже готовы. У меня и сейчас есть люди в тех местах. Они тоже готовы. Есть поддержка начальства, и твоего, и моего. Что не так? Или ты мне просто не доверяешь?
– Как говорят у нас в России – «доверяй, но проверяй!».
– Но я же с вами пойду!
– На войне как на войне. Все может быть. Даже то, чего быть не может. Только никак не могу понять одного – зачем вам наше участие? Да еще такими силами? Ведь прошлый раз, помнится, мы справились втроем, если твоего водителя считать.
– Справились, говоришь? А засада? А нападение на дом, после того, как мы там побывали? Боюсь, нам тогда просто повезло. Забыл, что такое Латинская Америка? Знаешь, что будет, если мы сами попытаемся это провернуть? Мы еще не успеем вылететь из Манагуа, а по ту сторону границы уже обо всем узнают. Я же тебе сто раз говорил, у нас клановые связи ставят выше политических убеждений. У каждого третьего, если не второго, есть родственники во вражеском лагере. Причем любимые родственники или хотя бы уважаемые больше идеи или начальства. Кто-то обязательно проболтается, причем из самых лучших побуждений. И если хочешь, напомню еще раз – у дома, где мы ЭТО спрятали, новые хозяева. Уже много лет. И сейчас он хорошо охраняется. Нельзя просто прийти и забрать что-то, даже если это что-то – твое. А вообще, ты читал мой рапорт. Какие еще у тебя будут вопросы?
– Например, чем ты сам-то занимался эти двадцать лет?
Глава 4
Родная подмосковная Балашиха только просыпалась, когда Владимир, еще потягиваясь и зевая, но уже одетый, вышел из своей комнаты. Три дня отдыха пролетели незаметно. Впрочем, оно всегда так, если отдых не означает банальный дрых на диване у телевизора. Посмотрел на часы – да, скоро выезжать. Все-таки до базы – не пять минут пешком. Матери в ее комнате не было – она уже суетилась на шестиметровой кухоньке. О чем недвусмысленно свидетельствовали звуки и запахи, доносившиеся оттуда. Ясно, собирает сына в командировку, ни сном ни духом не подозревая, куда сын отправится в этот раз на самом деле. И чем там будет заниматься. Сейчас и самому-то трудно представить, что через неделю завтракать придется не дома и даже не в своей армейской столовой, а наверняка где-то в Америке, причем даже не в той, которую в новостях показывают каждый вечер, а в той, где негра встретить сложнее, чем в родном городе. Жаль, конечно, что приходится хранить все это в тайне от самого родного человека. Но мамино сердце лучше поберечь, она и так за время его срочной службы на Кавказе ночи не спала. Да и тогда, когда они на учениях в Индии были, а ей Владимир сказал, что на Каспий отправляют, вся испереживалась. На карте в валявшемся дома потрепанном «Малом атласе СССР» этот Каспий оказался в двух шагах от Чечни. Успокоил мать, называется. Если узнает, что сын в элитном спецназе ВДВ, не переживет. И так волнуется, что в армию опять пошел. Хорошо хоть, верит, что сын служит каптерщиком, хабэ и сапоги выдает.
А командировка, пусть мама думает, естественно, ни в какую не в Латинскую Америку, а как обычно во Владимирскую область. Только не на склады, а на полигон. Полигон во время учений – это надолго и всерьез, мобильная связь там практически не работает…
– Доброе утро, сынок, а я тебе уже пирожков в дорогу испекла, как раз такие, как ты в детстве любил! – От маминого всхлипа у Володи сердце рванулось вниз. В такие мгновения ему всегда хотелось все бросить и остаться. Только бы она не переживала так сильно.
– Спасибо. Да только нас там и так неплохо кормят. Может, не надо?
– Возьми, возьми, такого в армии не дают! Вот тебе еще носочки теплые, сама вязала…
– Спасибо, мам! Только я ведь не в Сибирь собираюсь.
– Ты хоть звони.
– Ма, ну не плачь! Я же во Владимирскую область еду, не в Индию. Если там мобильник не будет работать, я тогда с местной почты попробую позвонить. Обязательно.
– Обещаешь, сынок?
– Мам, ну что я, маленький, что ли? Я же знаю, что ты будешь волноваться. Конечно, будет возможность – позвоню. Ты только не плачь, ладно?
– Ладно, сынок, не буду. Да ты садись, поешь. Когда ведь еще домашнего покушаешь…
Володя с готовностью уселся за стол. И молодой организм требовал свои калории, и просто – любил он мамину готовку. Никакая столовая не сравнится, даже в их части.
Антонина Тимофеевна с любовью смотрела, как сын лихо управляется с домашней снедью.
Перехватив его взгляд, брошенный на часы, мать спросила:
– Что, уже пора?
– Пора, мама. Мне ведь еще в части до отъезда кучу дел переделать надо. Бумаги все оформить, дела передать. Да и машину там оставлю. Я же не на один день уезжаю. В части надежнее, ребята присмотрят. Чего тебе волноваться лишний раз?
– И то верно. Присмотрят. Валере привет передать не забудь, хороший он парень.
– Пока, мам!
Уже на улице он обернулся, почувствовав мамин взгляд. Так и есть, вон ее лицо в окне. Ведь так и будет смотреть, даже когда он скроется за углом. Он махнул маме рукой, бросил сумку на сиденье, вздохнул и сел за руль не новой, но еще крепкой бежевой «Ауди». Права-то получил еще до срочной, а вот машиной обзавелся лишь три месяца назад. И уже начал сомневаться – а надо ли было? За все это время лишь пару раз выбрался с Татьяной на природу – выходные у контрактника и у студентки педагогического университета совпадали редко. Да еще маму свозил в деревню к двоюродной сестре. И все. «Сотка» больше стояла на территории части – иной раз в конце дня казалось, что до ворот базы сил не хватит доковылять, не то что машину вести. И он, не рискуя, ехал домой на автобусе.
Впрочем, была у Владимира одна задумка, для которой машина была бы кстати и о которой он пока никому не говорил. Чтобы не сорвалось. Хотелось ему вместе с матерью съездить к родственникам отца в Белоруссию. Сам он там побывал лишь однажды, да и то в двухлетнем возрасте. То есть ничего из той поездки не помнил. А потом отец погиб, а еще немного погодя нарисовались новые границы, и ездить в гости как-то сразу стало дорого и далеко. Так они с матерью больше и не собрались, несмотря на периодические приглашения от деда в открытках на Новый год и к дню рождения Вовки. Письма приходили еще реже – старик не любил их писать. Ему уже перевалило за семьдесят, и Владимир думал, что стоило бы проведать родню, не откладывая затею в долгий ящик – пока дед еще не жалуется на здоровье. Ему, пожалуй, тоже не стоит говорить, в каких войсках и кем на самом деле служит внук.