Повнимательнее, Картер Джонс!
Шрифт:
Но когда перетаскиваешь маты, недолго проголодаться, и, дожидаясь большой перемены, я надеялся только на то, что родители Билли Кольта на завтрак не поскупились.
А оказалось, это неважно.
В столовой все толпились вокруг одного стола, и кто-то, увидев нас, заорал: «Вон он идет!», и все обернулись на меня посмотреть. Можете вообразить, как это было странно – жуть. Но тут все расступились, и я увидел, в чем штука.
Длинный стол был застелен с одного конца белой льняной скатертью. На белой льняной скатерти стояла фарфоровая тарелка, белая, с тонким золотым ободком. Справа от тарелки на белой льняной салфетке лежали
– Ни фига себе, – сказал Билли Кольт. – А можно ты завтра со мной поделишься?
Все, этот Дворецкий достал меня хуже геморроя. Намного хуже.
Я подумал, что мне и вправду надо быть начеку.
Что бы это ни значило.
5
Питч
Питч – основная игровая площадка между калитками. Ее длина – двадцать два ярда [10] . На питче должен происходить весь поединок между боулером и бетсменами.
10
20,12 метра.
В тот вечер мама сразу после ужина пошла спать, а я засел за сочинение «Моя комната»: объем – один абзац, задача – рассказать миссис Хокнет что-нибудь о себе не впрямую, а намеками.
К тому времени, когда Дворецкий помог Эмили прочесть сказку про зайку, который дом себе искал, и еще одну, про зайку в золотых туфельках, и две главы еще одной, про зайку по имени Эдвард, – ну вы уже поняли принцип отбора, да? – я усыпал весь пол скомканными листками, и Дворецкий увидел это из коридора, когда Шарли потащила его смотреть свои книжки. Я слышал за стеной их разговор. Дворецкий спросил: «Вам нравится Э. Несбит?», а Шарли переспросила: «Кто-кто?», а Дворецкий сказал: «Нам следует зайти в библиотеку. А теперь перейдем к умножению на одиннадцать и двенадцать…» Когда с умножением на одиннадцать и двенадцать было покончено, теперь уже Энни потащила Дворецкого в свою комнату практиковаться в правописании слов, которые начинаются на «пр-», и Дворецкий, проходя по коридору, увидел горы скомканных листков и покачал головой.
Я слышал, как они занимались, и, когда Энни превосходно проявила себя в правописании практически всех английских слов на «пр-», Дворецкий предложил, чтобы теперь она сама, проверяя себя прилежно и прагматично, проработала список слов, и потом зашел в мою комнату, где из комков бумаги уже нагромоздился горный ландшафт.
– Похоже, ваш прогресс прервался, – сказал он.
– Перестаньте, – сказал я.
– Виноват.
Он взял наугад скомканный листок, расправил.
– Я в таких делах не силен, – сказал я.
Дворецкий кивнул.
– И вообще, кто задает на первой же неделе какую-то дурацкую домашку? Только в нашей дурацкой школе.
Дворецкий скомкал расправленный листок. Подобрал с пола другой, прочел, скомкал.
– Кто задает? Учителя, старающиеся чему-то научить учеников, – сказал он. – Вам задали написать о выходках пестро разряженных персонажей, таких могущественных, что это просто нелепо?
– Мне задали написать про мою комнату. Я пишу об этих постерах. – И я показал на них рукой.
Дворецкий снова кивнул.
– Для сочинения этот предмет куда пристойнее, чем завалы невыстиранной одежды, – а их вы попозже устраните. Но ваши предложения – пример пустословия. Если бы вы предпочли лаконичность и предваряли сказуемые чем-то похожим на подлежащее…
– Вы опять…
– Виноват. Позвольте спросить: возможно, вашу учительницу больше заинтересуют подробности, которые что-то говорят о вас самом, молодой господин Джонс?
– Они самые. Мне задали описать, как моя комната что-то говорит обо мне.
– И поэтому вы пишете о супергероях?
– Угу.
– В таком случае, – сказал Дворецкий, – вы, возможно, могли бы начать с этого.
И показал на фото моего отца, капитана Джексона Джонатана Джонса, на фоне американского флага.
– Или с этого. – И он показал на берет, который отец носил во время своей первой командировки в Ирак.
– Или с этого. – И он показал на тактические очки: в их оправе до сих пор застрял песок Афганистана.
И – ну что ж я как дурак, как дурак, как дурак – я почувствовал, что на глаза – да что ж я как дурак, как дурак, как дурак – набежала какая-то дурацкая соленая вода.
– Напишите первую фразу, – сказал Дворецкий.
Я написал.
– Позвольте, – сказал он и протянул руку. Взял бумагу. Прочел. Прочел второй раз – теперь вслух.
Неторопливо прочел вслух: «Мой отец на другом конце света, но в моей комнате он повсюду».
Дворецкий положил этот листок обратно на мой стол.
И сказал:
– Даю прогноз: это начало не повторит прискорбную судьбу своих предшественников.
И ушел.
Он оказался прав.
В общем, на следующий день я не забыл завтрак дома.
Просто решил – лучше быть начеку.
Но Билли Кольт остался недоволен.
– Значит, Дворецкий сегодня не…
– Нет, – сказал я.
– И на завтрак не бу…
– Нет, – сказал я.
– Свинья ты, – сказал он.
Но на большой перемене я обнаружил в пакете столько еды, что можно было и с Билли Кольтом поделиться. Казалось, Дворецкий специально рассчитал на двоих: два сандвича с козьим сыром, два вареных яйца, восемь кусочков нарезанной моркови и четыре маленькие плюшки с изюмом.
– Спасибо твоему дворецкому – так и передай, – сказал Билли Кольт. Если мне правильно послышалось. Он ведь говорил с набитым ртом.
А миссис Хокнет? Она сказала про мое сочинение: выразительное описание с глубоким подтекстом.
Очень глубоким.
И еще сказала, что мне стоило бы послать его отцу по электронной почте.
Я решил, что так и сделаю.
В пятницу Дворецкий приехал за всеми нами в школу на Баклажане, но на этот раз – впервые – мамы с ним не было.