Поворот судьбы
Шрифт:
– Я думала, ты побудешь здесь немного.
Он не обернулся. Не хотел замечать ее бледности.
– Я тоже так думал.
– А ты не можешь отказаться?
– Не могу, – раздраженно ответил он. – Я получил заказ на проектирование бизнес-центра. Это огромное здание. Конечно, большую часть работы можно сделать и в мастерской, это не так сложно. Самое сложное – наполнить здание жизнью, а для этого нужно почувствовать город. – Он наконец выбрал галстук, повернулся к Рейчел и умоляющим голосом произнес: – Возьми, к примеру, свою живопись. Ты отличаешься
Она не повышала голоса, но стояла на своем:
– Я выезжаю на пленэр два раза в год. Ты уезжаешь дважды в месяц – даже трижды, если завтра отправишься в свой Провиденс.
– Это моя работа, Рейчел.
Казалось, она вот-вот заплачет.
– Ты оставляешь меня одну.
– У тебя есть дети. У тебя могли бы быть друзья, если бы ты захотела заняться чем-нибудь, помимо живописи. Если бы захотела, ты могла бы ходить куда-нибудь каждый вечер.
– Но я не хочу. Я ненавижу наряжаться. Ненавижу светскую болтовню. Ненавижу стоять на шпильках и жевать бутерброды с икрой.
– Даже по достойному поводу?
В районе залива благотворительные мероприятия были важной частью светской жизни, особенно для людей вроде Джека. На них можно было себя показать и на других посмотреть.
– Здесь я не могу писать, – грустно сказала Рейчел.
– У всех художников иногда случаются периоды спада, – парировал он.
– Это не просто спад. Я выдохлась, с творческой точки зрения я мертва. Здесь я не воспринимаю цвет. Я не чувствую предметов так, как чувствовала раньше. Здесь мне плохо. Мы с тобой чаще бываем порознь, чем вместе.
Он бросил на кровать еще несколько галстуков.
– Взгляни на эти галстуки! – крикнула Рейчел. – Взгляни на них. Они такие консервативные. Мы собирались быть другими. Хотели идти своим путем, а не участвовать в крысиных бегах. – Она опустила голову и тихо сказала: – Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет.
Он вздохнул:
– Ну, Рейчел. Попытайся понять.
– Это ты попытайся понять, – заплакала она. – Если уж мне приходится быть одной, то пускай это будет в другом месте. Я еду в Биг-Сур. – И тихо попросила: – Поедем со мной.
Она знала, что он не может поехать в Биг-Сур, до которого из Сан-Франциско три часа езды.
– Ты это серьезно? – спросил он.
– Совершенно. Я прожила здесь десять лет ради тебя. Теперь твоя очередь пожить где-нибудь ради меня. Я хочу, чтобы ты поехал со мной.
– Папа! – Возглас Саманты вернул его к реальности. – Как она?
Прежде чем ответить, он набрал в легкие побольше воздуха. Затем провел рукой по волосам Хоуп, отчаянно желая смягчить удар.
– Дело в том, что она сильно ушибла голову. Она сейчас без сознания.
Хоуп быстро подняла на него глаза:
– Она спит?
– Что-то вроде того. Только она никак не может проснуться. Это называется «кома».
– Кома. – Саманта заплакала.
– На самом деле это не так уж страшно, – поспешно прибавил Джек. – Кома – это состояние, в котором находится мозг, когда ему нужно все силы направить на выздоровление. Когда выздоровление наступает, человек просыпается.
– Не всегда, – с вызовом произнесла Саманта. – Иногда люди лежат в коме годами.
– Мама проснется, – не сдавался Джек.
– Откуда ты знаешь?
Джек этого не знал, но ничего другого просто не мог себе представить.
– Доктор не видит основания для опасений. Послушай, – начал он и перевел взгляд на склонившуюся над кошкой Хоуп, – мы должны быть оптимистами. Мы должны поехать в больницу и сказать маме, что ей станет лучше. Если мы будем стараться, она поправится.
Из груди Саманты вырвался сдавленный стон. Он ожидал увидеть в глазах дочери недоверие, но глаза ее были полны слез.
– Можешь предложить что-нибудь другое? – спросил он. Саманта молча покачала головой.
– Хорошо. Тогда я скажу, что мы, как мне кажется, должны делать. Мы сейчас позавтракаем и поедем в Монтерей.
Хоуп прижала кошку к груди.
– Может, я останусь дома?
– Ты не хочешь увидеть маму?
Хоуп подняла заплаканное лицо:
– А что, если Гиневра умрет, пока меня не будет?
– Не умрет, – сказала Саманта. – Ветеринар сказал, что у нее есть время.
– Совсем немного.
– Хоуп, сегодня она не умрет.
– В чем дело? – спросил Джек.
– У Гиневры опухоль, – объяснила Саманта. – Ветеринар хотел ее усыпить, но Хоуп не дала.
Значит, кошка смертельно больна. Какие еще неприятности их ждут? – подумал Джек. Хоуп подняла на него полные слез глаза и сказала:
– Ей не больно. Если бы было больно, я бы позволила ему это сделать. Но я люблю Гиневру, она это знает. Мне хочется, чтобы она это знала немного дольше. Что здесь плохого?
– Ничего, – ответил Джек. Саманта с ним не согласилась.
– Учись выбирать самое главное, – сказала она сестре. – Мама всегда нас этому учила. Гиневра сейчас не умирает. Если бы мама не попала в аварию, ты бы пошла в школу. Поэтому, если ты оставишь ее сейчас, она не будет знать, куда ты ушла – в школу или к маме. А мама будет.
Джек подумал, что его дочь нашла нужные слова и что для нее еще не все потеряно, но тут Саманта повернулась к нему с недовольным видом и сказала:
– Тебе нужно побриться и привести себя в порядок, папа. Ты выглядишь очень неряшливо.
– Спасибо, – сказал он.
Потрепав Хоуп по плечу, он поднялся с дивана. Он спал – сколько? – не больше часа, и, чтобы восстановить силы, надо было выпить кофе.
Если бы в Монтерей вела какая-нибудь другая дорога, Джек поехал бы по ней, но другой дороги не было. Саманта сидела рядом, ее волосы были влажными после душа, глаза неотрывно следили за дорогой. Хоуп приютилась на заднем сиденье.