Поворотный круг
Шрифт:
— Диверсанты! Диверсанты!.. — кричал, словно недорезанный. — Я сразу понял!.. Ищите третьего, он где-то здесь!
Вскоре к стене привели Ивана. Он шел спокойно, даже развалисто, будто все, что здесь происходило, не имело к нему никакого отношения.
Подъехало несколько машин, мотоциклов, появился комендант депо. Ребят втолкнули в кузов грузовика, закрыли его и повезли в немецкую железнодорожную полицию.
Как и договорились, Володька Струк вечером постучал в окно к Борису Гайдаю. Ему никто не ответил. Он постучал еще раз. Тишина…
— Нет твоего приятеля, да, наверное, уже никогда и не будет, — сказал грустно дед. — Что-то они там немцам в депо сделали, не знаю только, серьезное или так, баловство какое. А переполоху! Зашевелился весь фашистский муравейник…
— А где же он сейчас?
— Известное дело, где: в полиции. В железнодорожной или как ее там. В той, где сами немцы находятся. Вместе с Борисом забрали и его дружков — Толю и Ваню… Бить будут их, да еще как…
Дед грустно покачал головой.
— Уже три раза приезжали из полиции, все у нас перерыли, искали что-то или кого-то. Беги, парень, а то и тебя еще схватят. Не в добрый час ты пришел.
Володя понесся в город. Бежал он спотыкаясь, проваливаясь и падая в сугробы, но снова поднимался и бежал. И вот он у здания немецкой железнодорожной полиции. Часовой дышал на руки, бил себя по бедрам, будто отгонял холод. Увидев парнишку, крикнул простуженным голосом: «Weg!» — и взялся за карабин. Не торопясь Володя обошел улицу и снова приблизился к полиции. Где же ребята сидят? Может, в том мрачном сарае, который во дворе? Висит на дверях огромный замок, ходит по двору вооруженный гитлеровец… Хотя бы одно слово сказать им…
Грустно Володе. Какой он слабый и беспомощный в этой страшной войне!.. Она отняла у него отца, радость детства, оставила без хлеба и домашнего тепла, теперь вот забрала и друзей…
Мимо Володи пронеслись пять сверкающих легковых машин. Подъехав к полиции, они остановились. Из машины вышли какие-то большие начальники — Володя сразу догадался об этом, так как им дежурный полицай лично открывал дверцы.
«Наверное, они будут допрашивать ребят, — подумал Володя. — А иначе, что им делать здесь так поздно?..»
Володя зашел во двор напротив полиции, стал у забора, возле кучи битого камня, присыпанного снегом.
Офицеры вошли в полицию, а водители автомашин направились в здание, находящееся рядом; наверное, захотели погреться. Остался только один дежурный полицай. Он беспрерывно ходил, наблюдая за сверкающими машинами.
Володя оглянулся, выбрал три камня. Один бросит за своего дружка Бориса, другой — за Ивана, третий — за Толю. Володя не думал о том, что ему за это будет. Он просто не мог в ту минуту думать о чем-то постороннем, кроме одного: как бы попасть в сверкающие машины» Главное — докинуть камень, чтоб он перелетел дорогу и достиг цели.
Если выбежать из-за забора на секунду и хорошо размахнуться, камень угодит в переднюю машину. Это — за Бориса. Надо только хорошо размахнуться. Потом — во вторую, в третью… После третьего броска бежать придется вот сюда, в сад, заваленный снегом…
Володя выходит из-за забора, размахивается и, целясь в лобовое стекло, швыряет камень. Теперь — в сад. Упал в сугроб, прислушивается, но звона стекла не послышалось. Неужели промахнулся? Или не докинул? Наверное, так, потому что полицай молчит. Может, он не услышал даже, как упал камень, ведь снег такой глубокий… Берет второй камень. На этот раз бросает его изо всех сил. Только успел упасть в снег, как донесся оглушительный взрыв. Было такое впечатление, что разбилось в машине не лобовое стекло, а взорвался бензин или даже динамит.
Дежурный полицай выстрелил из карабина, что-то закричал. Володька бросился прочь.
Ничего, подумал он, перепрыгивая через сугробы снега, ничего, что не успел бросить и в другие намеченные им машины. За Бориса отомстил, за Толю и за Ивана придется в следующий раз…
…Пауль Вольф упал духом. Он сидел в своем кабинете и тоскливо глядел на замерзшее окно. Немецкая армия отступает по всему фронту. Это было главное. Потом эта неудача. Истинные зачинщики диверсии в депо до сих пор не раскрыты. Всякому ясно, что трое детей-подростков не сами додумались сделать это, их, конечно, кто-то подговорил. Но кто? Те трое смертников молчат, хотя знают, что завтра или послезавтра им набросят петлю на шею. Весь свой опыт юриста, все свои способности Вольф уже исчерпал. Кто скажет, что он шел наугад? Все было проверено и учтено, все предвидено, и вот…
Сегодня у него будет тяжелый день. Тяжелый, чтоб не сказать — невыносимый… Скоро придется идти к шефу с докладом. А что докладывать?.. Барон наденет свое пенсне и долго, словно впервые, будет рассматривать его, Вольфа… Ах да, это вы. Докладывайте, пожалуйста. Дело с поворотным кругом? Есть что-то новенькое? О, тогда прошу, садитесь, садитесь…
У Вольфа мурашки поползли по коже… Новенькое? Но ничего нет, об этом прекрасно знает барон, он просто издевается… Да, барон мастер на такие шутки! Одна его сардоническая улыбка чего стоит!
Скрипнула дверь, кто-то вошел. Кто это? Почему без предупреждения?..
Посреди кабинета стоял барон Шмидт. Его пенсне беспомощно болталось на черном шнурочке, а на всегда тщательно причесанной голове на этот раз торчал клок волос.
Пауль подскочил, выбросил руку вперед и замер. Барон стоял наклонив голову, не двигался…
Что произошло?.. Вольф не осмелился спросить и вскоре убедился, что сделал правильно.
Барон пришел в себя, шагнул к стене, обернулся и быстро посмотрел на следователя.
— Займитесь номером одиннадцатым, — обратился барон. — Я слышал кое-что… Скажу вам, что сделано все возможное… Признаю. Но что поделаешь — советский фанатизм… Он слишком распространен среди детей и молодежи.
Вольф вздрогнул. Ага, он слышал кое-что! Значит, не доверял и потому подслушивал? Ну что ж, в данном случае это в его, Вольфа, пользу. Шмидт сам только что сказал: сделано все возможное. Вот оно, признание. Признание его, Пауля, способностей и преданности. Но, по-видимому, барон собирался сообщить нечто иное — об этом Вольф догадался по его лицу. Но что именно? Спрашивать самому нельзя…