Повседневная жизнь Арзамаса-16
Шрифт:
Начинается дискуссия, в ходе которой все чаще высказывается мысль, чтобы Николай Александрович письменно ответил на выдвигаемое обвинение. Задается множество вопросов (членами партбюро и Егоровым особенно) по позициям, высказанным Дмитриевым.
Затем начинается обсуждение. Вот характерное для выступающих мнение: «Думаю, что в значительной степени Дмитриев был неправильно понят, что естественно для людей, с ним мало знакомых, в силу его специфики… Считаю, что особое мнение Дмитриев имел право выражать в письме в ЦК. Таким образом, в поведении Дмитриева нет нарушений устава».
Другие в целом поддерживают эту
15 мая 1974 года состоялось второе заседание партбюро парторганизации № 58. Присутствовали те же. Дмитриев изложил свои взгляды письменно. Дискуссия прошла более остро. Но в целом все опять-таки остались в рамках мнения, высказанного одним из членов партбюро: «Я присоединяюсь к мнению товарищей о том, что взгляды Николая Александровича не противоречат программе и уставу КПСС. Ошибки в некоторых взглядах скорее всего связаны не с желанием встать в позу, а с желанием активно разобраться в актуальных вопросах. Правда, общий тон в ряде высказываний дает повод для неправильной интерпретации.
Я должен подчеркнуть, что такое персональное дело — явление необычное. Необычность в том, что причиной персонального дела является не некоторая деятельность, а некие взгляды. От Николая Александровича требовалось, коль скоро возник вопрос о взглядах, их сразу четко сформулировать. Если вглядеться по существу, у меня нет сомнений, что Николай Александрович должен быть оставлен в партии, но должен быть наказан за нечеткое изложение взглядов».
Дмитриев: «В 1957 году я обещал изменить поведение, а не взгляды, которые были в основном правильные. Обещания я не нарушил… Мне было бы неприятно и больно быть исключенным».
Далее бюро принимает решение (во втором голосовании): за строгий выговор с занесением в учетную карточку — 6 голосов, за выговор — 2 голоса. Собрание парторганизации назначено на 13 июня.
Письменное объяснение Дмитриева от 15 июня 1974 года (приведены выдержки).
«Никаких разногласий с уставом и программой у меня нет. Нашу внешнюю и внутреннюю политику в основных вопросах я считаю правильной…
По некоторым вопросам я высказал суждения, не совпадающие с официальными, и не могу от них отказаться, чтобы меня не поняли неправильно. Один вопрос в том, что наша партийная печать искажает действительность. Да, по мелочам, используя большей частью фигуру умолчания, такое делается непрерывно и, на мой взгляд, сильно раздражает и подрывает авторитет нашей печати и стимулирует интерес к иностранной пропаганде…
Другое суждение — о „советском национализме“. Того, что сказано в докладе тов. Егорова, я не говорил, а говорил нечто другое, что тоже у нас пока официально не говорят. А именно, что в нашей политике примерно с 1939 года в отношении Польши и других стран часто недооценивались особенности и недоучитывались чужие интересы, от чего наши же интересы и страдали. Такого рода ошибки, по-моему, можно назвать националистическими, а последствия они имели самые тяжелые не только для тех стран, но и для нас. Я думаю, что без них империалистам было бы гораздо трудней развернуть „холодную войну“, и она, если бы и была, имела меньший масштаб.
По вопросу о воспитании у молодежи преданности
Относительно контроля над печатью, средствами массовой информации, допущения буржуазной и антисоветской пропаганды и т. п. Я считаю, что социалистический строй достаточно прочен и угрожать ему ничто не может. Предположение, что новое поколение, если его подвергнуть буржуазной пропаганде, может пожелать вернуться к капитализму, мне кажется примерно столь же реальным, как возвращение к первобытно-охотничьему укладу. Но, поскольку у нас сложились в этом отношении определенные традиции, ломка которых может повести к побочным, пусть временным, но вредным последствиям, то я не ставлю вопрос и тем более не настаиваю на немедленной ликвидации всех ограничений…
Я согласен, что в возникших недоразумениях виноват я сам, что напрасно я держал в беспорядке свои старые черновые записи, что в разговоре был недостаточно точен и даже допускал непродуманные суждения, которые необходимо брать назад и извиняться.
Я считаю, что за нарушение правил содержания своего рабочего места в режимном помещении и за недостаточно ответственный способ разговора, что повлекло значительную потерю времени большого числа занятых людей, я заслуживаю определенного наказания».
21 июня 1974 года состоялось партийное собрание парторганизации теоретиков.
«Обвинительное заключение» зачитывал В. Ф. Егоров. Подробно изложены все «отклонения». Затем началось обсуждение. Вопросы — и к ведущему собрание В. С. Лебедеву, и к В. Ф. Егорову, и к самому Н. А. Дмитриеву. Интересно, что все (за единственным исключением) коммунисты парторганизации, выступившие на собрании, пытались разобраться в сути позиции Николая Александровича и одновременно защитить его. Пример — вот такие слова:
В. Ф. Егоров:В своей записке Вы говорите, что у Вас нет разногласий по уставу и программе КПСС. Далее Вы приводите восемь пунктов, которые расходятся с политикой партии: по национальному вопросу и др. Как это можно согласовать?
Н. А Дмитриев:Разногласий с уставом и программой партии у меня нет…
Один из участников собрания:Согласие с уставом и программой означает, что принятое решение является обязательным, но при этом некоторые сомнения могут остаться…