Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

Крете Лилиан

Это был возбуждающий и опасный спорт, в котором побеждали калифорнийцы. Он требовал от всадника крепких нервов и величайшего мастерства в обращении с лошадью.

За один раз таким образом могло быть отловлено 50 или 60 лошадей. Их приводили на ранчо, запирали на ночь в коррале ^[38]и группами выводили на пастбище днем, пока они не привыкали к домашним лошадям настолько, чтобы их можно было выпустить на свободу, не опасаясь бегства.

Каждый год ранчеро собирал свой скот для клеймения молодых животных. Эта процедура называлась родео. Закон 1851 года обязывал владельца проводить клеймение ежегодно. Родео проходили, в зависимости от региона, с 1 апреля по 31 июля или же с марта по сентябрь. Из-за обширности территорий некоторых ранчо владельцы имели право организовывать несколько родео в разных своих поместьях. Эти места всегда были одними

и теми же, что очень облегчало работу, потому что как только вакерос начинали сгонять скот, животные из округи в радиусе нескольких километров сами направлялись к тому месту, где проходило родео в предыдущем году. В большом ранчо насчитывались тысячи голов скота. Размеры стад определяли приблизительно, умножая число клейменых животных на три или на четыре. После клеймения раскаленным железом животных отпускали на выпасы. Ранчо не имели четких границ, и поэтому скот разных владельцев часто смешивался. С наступлением сезона родео неклейменые животные, пасущиеся без матери, чью принадлежность определить было невозможно, становились собственностью того ранчеро, кто организовал родео.

Владельцы соседних ранчо приходили на родео, чтобы отделить свой скот, и для этого приводили своих вакерос. Это занятие было для ранчерос скорее развлечением, чем работой. Ведь они всегда были настроены по-праздничному, а тут подворачивался прекрасный повод для встречи с соседями и принятия участия в их веселье.

Родео бывали и в период убоя скота. Собрав животных, от них отделяли трехлетних быков и тех, кто постарше, и отгоняли куда-нибудь поближе к речке и лесу. Там происходила матанса. Забивали от 50 до 100 животных. Матанса 50 быков продолжалась около двух дней. Уложенное на землю животное, со связанными веревкой передними и задними ногами, убивали ножом, который один из вакерос ловко вонзал в горло быку. У вакерос уходило не больше получаса на то, чтобы снять с животного шкуру. Затем вырезали сало и кусок мяса, обычно из боковой части. Когда быка убивали на мясо для ранчо, это делали как можно ближе к кухне, и забирали почти все мясо, а не только один отборный кусок.

Мясо калифорнийского быка было изысканно вкусным, но жестким. К счастью, у калифорнийцев были крепкие зубы, которые сохранялись до глубокой старости — редкость для того времени. Уильям Хит Дейвис считает, что это благодаря их убежденной трезвости. Если верить очевидцам, то среди калифорнийцев было мало седовласых даже среди стариков.

Насилие, распутство и пьянство

Эта идиллическая картина, написанная на основе воспоминаний и хроник, имеет и теневую сторону, которую, находясь в плену своих иллюзий, многие современники отказывались замечать. Жизнь в южной Калифорнии во многих отношениях несомненно была похожа на волшебную сказку. Но в волшебной сказке запах смерти смешивается с ароматом роз; там танцуют и поют, балансируют между весельем и грустью, нежностью и жестокостью, любовью и утратой. Там встречаются колдуны, оборотни и злые духи. Мир ранчо, как феерическая страна, был окружен границей, сотканной из туманов и химер.

Теневые стороны калифорнийской действительности — порок, насилие, алчность, невежество, духовная бедность. С 1850-х годов население Калифорнии жило в атмосфере насилия; преступления были самым обычным делом. Церкви и школы открывались с большими трудностями. Культура процветала далеко не везде. По статистике 1850 года, здесь не было ни газет, ни больницы, ни средней школы, ни библиотеки, ни протестантской церкви. Три католические церкви были рассеяны на громадной территории южной Калифорнии. Две трети населения — неграмотны. Только девять детей посещали школу ⁽²²⁾.

Разумеется в Лос-Анджелесе, Санта-Барбаре, Монтерее было образованное общество, но остальное население пребывало во тьме невежества. И если Монтерею удалось сохранить в неприкосновенности свое очарование хорошего тона, то в Лос-Анджелесе были заметны все признаки пограничного мексиканского города. Игра, алкоголь, секс — вот три кита, на которых держалась жизнь большей части его жителей.

Золото, такое осязаемое, неотступно преследующее умы, вызвало приток большого числа мексиканцев — как честных крестьян, так и самых отъявленных преступников. Кроме банд конокрадов и похитителей скота, терроризировавших деревню, десперадос нападали на одиноких путников и на дилижансы — убивали и грабили, причем некоторые истребляли только гринго — врагов-победителей, путая терроризм с патриотизмом. А в Лос-Анджелесе в это время обосновывались убийцы, игроки и сутенеры. Этот Город Ангелов в начале 1850-х

годов побил печальный рекорд по числу преступлений на тысячу жителей. 16 ноября 1854 года «Саузерн Калифорниа» писала: «Неделя прошла относительно спокойно. Убиты четыре человека — двоим размозжили головы и нанесли ножевые ранения, но это пустяки, которые мало кого волнуют» ⁽²³⁾.

Город утонул в грязи. В домах кишели клопы. Умершие животные разлагались там, где их настигла смерть. Даже Плаза была превращена в настоящую свалку. Питьевая вода из реки Лос-Анджелес текла через город по каналам, которые называли «саньяс». В них горожане без зазрения совести бросали всякий мусор. А женщины продолжали стирать грязное белье в корытах, полвека назад поставленных на берегах каналов. В 1855 году на страницах «Лос-Анджелес Стар» прозвучал крик отчаяния: «Все позволяет иностранцу предполагать, что наши каналы построены исключительно для свалки туда нечистот и мусора, которые таким образом накапливаются в городе, а не для того чтобы служить источниками воды для горожан» ⁽²⁴⁾.

В Негритянском квартале множились бордели, салуны и игорные дома. За столами монте и фараона делали ставки мужчины и женщины, готовые вынуть из кармана револьвер и воспользоваться им при малейшей угрозе. «Человеческая жизнь в этот период в Лос-Анджелесе совсем обесценилась» ⁽²⁵⁾, — печально констатировал в 1853 году немецкий переселенец Гаррис Ньюмарк.

Негритянский квартал со своими ярко освещенными салунами и дешевым алкоголем скверного качества привлекал многочисленных «прирученных» индейцев, приходивших сюда тратить свой скудный заработок субботними и воскресными вечерами. С теми из них, кто работал на виноградниках, хозяева расплачивались водкой и каждый уик-энд в период сбора винограда устраивали попойки перед миссией Святого Габриеля. Они напивались до того, что валились с ног, охваченные бредовыми видениями, навеянными этой отравой, привозимой «белым человеком» и разрушавшей их душу и тело. Одни из них выли, как волки, другие жестоко дрались между собой.

На закате начальник полиции и его люди собирали их и запирали в коррале. А назавтра, поскольку они не имели возможности заплатить штраф за нарушение порядка, их, как рабов, выставляли на продажу. «Их обычно продавали на неделю, — сообщает Хорас Белл, — а покупали владельцы виноградников и другие предприниматели, по цене от одного до трех долларов, или за третью часть того, что они получили бы в конце недели, работая батраками…» ⁽²⁶⁾

Эта порочная практика, по-видимому, продолжалась годами; однако в 1852 году в «Лос-Анджелес Стар» можно было прочесть следующее: «Большое жюри обвинило мэра, начальника полиции города и начальника тюрьмы в продаже труда индейцев, арестованных за мелкие нарушения, и в том, что они делили между собой получаемые таким образом деньги. Начальника тюрьмы… обвинили также в преступном злоупотреблении властью: он предоставлял заключенным выбор — оставаться в тюрьме или быть выпущенным на свободу. В одном случае он даже снабдил заключенного инструментами… чтобы тот смог бежать» ⁽²⁷⁾.

Наконец, нельзя обойти молчанием и ту жестокость, с которой калифорнийцы порой относились к индейцам. Так, в 1841 году, когда индейцы из района Клиар Лейк совершили несколько проступков, их постигло ужасное наказание: солдаты под командованием капитана Сальвадора Вальехо ⁽²⁸⁾устроили резню, в результате которой погибли 150 мужчин, женщин и детей.

Праздники и конные состязания

Насилие — одна из форм наслаждения для мексиканца, и оно не было чуждо даже нашим достойным ранчерос. С дикой радостью предавались они жестоким играм. И если они любили серенады и пикники, то с неменьшим энтузиазмом наблюдали за схватками человека с животным — быком или медведем.

Одним из любимейших развлечений в дни матансы была ловля медведя. Привлеченные запахом крови, медведи по ночам подходили к месту, где забивали скот, а ранчерос с вакерос забавлялись тем, что ловили их с помощью лассо, как обычных бычков. Это была опасная и возбуждающая игра, в которой одинаковую ловкость и сноровку должны были проявить и лошадь, и ее хозяин. Но и жестокая тоже, потому что медведь всегда проигрывал. Один всадник набрасывал лассо ему на шею, другой хватал за заднюю лапу. Каждый из них тянул несчастное животное к себе, в результате чего оно оказывалось задушенным ⁽²⁹⁾. За ночь обычно отлавливали и убивали полдюжины медведей, свидетельствует Уильям Хит.