Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

Крете Лилиан

Другими очень любимыми всеми калифорнийцами играми были коррида и скачки. Калифорнийцу трудно было найти развлечение, в котором не принимала бы участие лошадь, за исключением танцев и музыки, конечно. Скачки сводились к борьбе между двумя лошадьми и подобно корридам проходили в дни религиозных праздников. В такой день никто не работал. Для вакерос это был повод надеть самый лучший костюм и оседлать самого лучшего скакуна. На бегах заключались крупные пари. Ставкой в них могли быть несколько сотен голов скота.

Коррида становилась здесь своеобразным поединком между человеком и животным, потому что в Калифорнии люди сражались с быком, сидя в седле, к величайшему удовольствию зрителей, проявляя в схватке храбрость, граничившую с самоубийством.

Но

портрет калифорнийца был бы неполным, если не подчеркнуть его любовь к праздникам. Религиозные или языческие, все они становились поводом для всеобщей радости, громких взрывов петард, фейерверков, обильных трапез и выпивки. Калифорнийцы никогда не делали разницы между святым и языческим. Католические праздники — благословения Девы Марии, обращение к святому покровителю или воздание хвалы Господу — служили поводом для церемоний, в которых языческие ритуалы тесно смешивались с христианскими традициями. Культ святых у испано-американцев имел большее значение, чем в остальном католическом мире. Разумеется, это был культ, пронизанный язычеством, но позволявший этим простодушным мужчинам и женщинам с наивной верой приносить свои невзгоды и боль к подножию алтаря и приобщаться к святым, потому что святые были более реальными, более материальными, более близкими, а значит, более убедительными фигурами, чем Всевышний.

В течение нескольких дней пребывания Чарлза Эдварда Пенкоста в Лос-Анджелесе в начале января 1850 года отмечался какой-то католический праздник, и он, к своему удивлению, увидел девушек и юношей, переодетых по этому случаю в клоунов и дьяволов, «которые предавались всякого рода грубоватым шуткам». И он с еще большим удивлением увидел устроившихся у стены церкви «двух священников (или других лиц)», державших банк игры в монте. «Я не сомневался в том, что их выигрыши пойдут на служение Господу, — говорит добрый квакер, — но это показалось мне весьма своеобразным способом пополнения церковных фондов» ⁽³⁰⁾. Великий четверг, Страстная пятница и Страстная суббота строго соблюдались всеми кали-форнийцами, и «дамы в черном», сообщает У. Хит Дейвис, все три дня ходили в церковь. Вечером в Пятницу был досрочно сожжен Иуда. Такие моменты христианского рвения в народе, предшествовавшие радости Пасхи и продолжившиеся карнавалом, способствовали всеобщему веселью.

Это был повод для балов, званых ужинов, пикников и игры, пришедшей из Испании и Мексики, состоявшей в том, что о голову человека противоположного пола разбивали яйцо, начиненное мельчайшими кусочками серебряной или золотой бумаги, заполненное одеколоном или «любой другой безобидной и приятной жидкостью… идея состояла том, чтобы застать человека врасплох, шутливо разбить яйцо и выпустить его содержимое на голову жертвы». Строго запрещалось разбивать больше одного яйца зараз. Люди из простонародья играли в эту игру на улице, элита — в узком кругу, но все получали от нее одинаковое удовольствие ⁽³¹⁾.

Эти игры и обычаи представлялись такими же странными для американцев, какой для калифорнийцев была привычка янки гоняться в сочельник за индюком.

В стране, в которой происходят быстрые и резкие социальные изменения, скорее чем где-либо утрачиваются и искажаются традиции. Так было и в Калифорнии, где произошел странный феномен выхолащивания одной культуры и подмены ее другой. Выигрывают те, кого вдохновляют перемены, а те же, кто, как калифорнийцы, цепляется за прошлое, остаются в проигрыше. Не осознав, что эпоха требовала от них гигантских усилий по приспособлению, они были обречены на исчезновение вместе с индейцами. Культура, уже частично уничтоженная францисканскими падре, шла к полному подавлению американской цивилизацией.

Испанистскими пережитками в Калифорнии сегодня являются прежде всего миссии, поддерживаемые с любовью и почтением, но их истинная история не соответствует легенде. Свидетели индейского присутствия — несколько премилых городов

с поэтическими названиями и небольшие резервации в пустынях Юга и горах Севера. Какой путешественник, проезжая по этой стране, может вообразить, что 16 процентов индейского населения фантастической территории, называющейся ныне Соединенными Штатами, в момент Конкисты жило в Калифорнии? Знает ли он хотя бы, что «лихорадочные» города побережья были построены на местах бывших индейских деревень и что многие традиции, считающиеся испано-американскими, в действительности являются индейскими?

И если на облике этой страны еще остался след руки индейца, то это иссохшая, закостенелая рука, подобная руке смерти.

Глава Х. Индейцы

Индейское население было в высшей степени неоднородно. На всей территории Калифорнии с севера на юг люди говорили на 138 диалектах, принадлежавших шести разным семьям языков. Перечислять все группы населения, описывать их общественную организацию и нравы от одного племени к другому значило бы уйти далеко за пределы описания повседневной жизни Калифорнии. Поэтому мы удовлетворимся знакомством с этими калифорнийцами по регионам. В целом индейскую Калифорнию можно разделить на три крупных региона: север, центр и юг, к которым следует прибавить территорию шошонов — так называлась группа индейских племен, проживавших на востоке.

Между представителями различных племен существовало некоторое сходство в облике: у всех были черные жесткие волосы, выступающие скулы, раскосые глаза. Однако вокруг племен юки — в центре и могавков — на юго-востоке группировались самые низкорослые и самые рослые народы всего американского континента, и от одного племени к другому были видны четкие различия форм головы и носа, а также цвета кожи. Наконец — удивительная подробность, — среди народов центрального региона были и бородачи.

Из шести лингвистических семей только две — пенютианская и юканская — были чисто калифорнийскими. Четыре других — атапакская, алгонкинская, хоканская и шошонская — были представлены в многочисленных регионах североамериканского континента.

Несмотря на разнообразие этнических групп, из которых некоторые, например модоки, обосновавшиеся на орегонской границе, насчитывали не больше 500 человек, их социальная организация, обычаи, повседневная жизнь, религия и экономика имели общие черты.

Все они жили собирательством, в основном желудей, а также рыбной ловлей и охотой; многие добавляли к своему повседневному меню червей, кузнечиков, ящериц, насекомых и прочие экзотические продукты.

Их жилища представляли собой хрупкие конструкции из дерева и травы, порой покрытые дерном. Одежда сводилась к минимуму: мужчины ходили голыми, женщины носили на талии два небольших передника — спереди и сзади, из шкуры или соломы. У некоторых племен было принято в зимнее время закутываться в шкуру лани, другие довольствовались тем, что вываливались в грязи, она застывала, и эта корка была им единственной защитой от холода. Очень немногие пользовались глиняной посудой, но все выказывали настоящий талант в искусстве изготовления плетеных изделий. Ни одна община не обходилась без потогонной бани — судатории ^[39]; не было племени, не знавшего лука и стрел.

Ячейкой индейского общества в Калифорнии была деревня, чаще всего состоявшая из семей, породнившихся через общего предка мужского пола. Каждая группировка включала несколько семей, живших на территории с четко определенной границей, охрана которой, как и пользование землей, разделялась между всеми. Вождь, становившийся таковым по наследству, занимался гражданскими делами, но пользовался очень ограниченным авторитетом. И если исключить могавков и юму, мало кто был одержим духом войны. Обычно индейцы жили в мире, а если и случалась заварушка, то речь в действительности шла о кровной мести, которая никогда не вовлекала в конфликт все племя.