Повседневная жизнь московских государей в XVII веке

Черная Людмила Алексеевна

Не последнее место в гардеробе цариц занимала обувь. Атласные, бархатные, сафьяновые башмаки с тафтяной подкладкой и вышитым передом с узорами украшались жемчугом и даже драгоценными камнями. Башмаки были разных цветов, но преимущественно алые. Их высокие каблуки крепились железными скобами, которые в парадной обуви заменялись на серебряные. Царские башмаки, как указывал И. Е. Забелин, всегда строчились волоченными (проволочными) золотыми или серебряными нитями. Были в употреблении и сапоги: комнатные «ичетыги» имели легкую подошву и по сути представляли собой сафьяновые чулки, крытые атласом или камкой; уличные «чеботы» кроились, как и башмаки, из атласа и бархата и украшались кружевом, жемчугом, вышивкой и пр. Высота каблуков на женской обуви, по мнению Адама Олеария, была чрезмерной и затрудняла ходьбу. Кожаные сапоги, кроме сафьяновых, в описях скарба цариц вообще не указаны; вероятно, их не носили,

считая слишком простой, народной обувью. А вот бархатных и атласных сапог, расшитых жемчугом с каменьями, числилось в царской казне множество…

Имелись в обиходе цариц и чулки, причем вязаные были редки и покупались у иностранцев: «…чюлки вязеные шолк лазорев с серебром, немецкое дело, двои чюлки вязеные шолк ал да жолт, немецкое дело». Чаще всего чулки изготавливались из тафты, камки, атласа, но были и простые суконные.

При первых Романовых были внесены существенные коррективы в традиционный русский костюм. Правда, сначала они препятствовали изменениям в одежде своих подданных, но затем стали их поощрять. Всё началось с польского платья, в которое после Смуты стали одеваться молодые дворяне, начинавшие жить по-новому и своим внешним видом демонстрировавшие отказ от старины. Вернувшийся в Москву патриарх Филарет сразу же издал запреты носить польское платье и брить бороды. В 1619 году в церковный «Требник» были внесены проклятия «бритобрадцам» и тем, кто сменил русское платье на иноземное. Но даже наложение на нарушителей церковной епитимьи не остановило распространение европейской одежды, более практичной и удобной.

При Алексее Михайловиче число бривших бороды и носивших иноземную одежду росло с каждым годом. Более всего их было среди княжеских и боярских отпрысков. Теперь модников в польском платье с «голыми» лицами можно было встретить не только в Москве, но далеко за ее пределами. Так, протопоп Аввакум по дороге в сибирскую ссылку встретил сына боярина Шереметева и отказался благословить его по причине «блудолюбивого образа бритобрадца».

Государь, «ревнитель древлего благочестия», не мог не реагировать на эти новшества. В 1674 году он издал указ, запрещающий подданным переодеваться в иноземное платье, мотивируя тем, что люди вместе с одеждой перенимают иностранные обычаи и привычки. Сам Алексей Михайлович в детстве носил польский кафтанчик в качестве «потешного» платья, но, став государем, уже не допускал потехи в этом вопросе, считая, что внешний вид его подданных должен нести на себе отпечаток их «чина». Вот в придворном театре, в «комидиях» о жизни то древних иудеев, то персов, то мифологических героев «немецкие шляпы и башмаки» были уместны, так как и сам театр рассматривался царем как иноземная «потеха».

Алексей Михайлович не просто любил богатую русскую одежду. Эстет по натуре, он придавал огромное значение цветовой гамме своего наряда (как мы помним, во время второго бракосочетания он был одет во всё белое). Ценитель церемониальной красоты, он заказывал к «Троицыну ходу» сотни новых одинаковых кафтанов для стрельцов, чтобы не нарушать гармоничное действо «пестротой» и неурядицей в одежде.

Федор Алексеевич, в отличие от отца, благоволил к более экономичному и простому польскому платью. По свидетельству современников, молодой государь вообще не любил роскоши, одевался гораздо скромнее своих предшественников на троне и потребовал от придворных отказа от дорогих и устаревших нарядов. В октябре 1680 года он издал указ, запрещающий служилым людям заходить на территорию Кремля и особенно царского двора в старинных русских охабнях и однорядках.

Некоторые исследователи видят в этом указе предтечу реформы платья, проведенную Петром I, что не совсем корректно, поскольку старший брат указывал носить польские кафтаны только придворным и прибывавшим ко двору служилым людям, а младший отменял русское и вводил сначала венгерское, а затем немецкое и французское платье для всех «благородных» подданных. Кроме того, Федор тем же указом запрещал носить короткие иноземные кафтаны — они должны были быть лишь слегка укороченными (главным образом это были «турские» [24] и распространенные в Польше парные кафтаны — нижний с длинными рукавами и верхний с короткими). Современники расценивали этот указ как меру борьбы с роскошью, о чем свидетельствует надпись на парсуне почившего монарха: «…многоубыточныя народу одежды премени, и иная многая и достохвалная и памяти должная содеял…»

24

«Турский» (турецкий) кафтан не имел воротника и застегивался у шеи на левом боку.

Сам молодой царь, увлекшийся идеей сближения России

с Речью Посполитой и планировавший многое перенять у западных соседей, еще в 1679 году начал носить парные кафтаны и обрядил в них свое ближайшее окружение. С одной стороны, это было данью моде и, возможно, делалось в угоду жене-полячке Агафье Грушецкой, с другой — указ приходить в Кремль только в польском платье был не рекомендательным, а обязательным для исполнения придворными; тем самым они подчеркивали свою принадлежность к царскому окружению. Придворные оперативно отреагировали на этот указ, что видно хотя бы из домовой описи одежды князя Василия Васильевича Голицына — там фигурируют «кафтан короткие рукава» и второй, долгополый. (Правда, князь Голицын мог и сам быть среди инициаторов данного нововведения как человек, устроивший свой быт на европейский лад и планировавший преобразовать не только государев двор, но и всю страну по примеру европейских соседей.)

Раньше правители время от времени следили за тем, чтобы придворные приходили на государев двор в чистой одежде, а по праздничным дням — в парадной (порой оговаривалось, что в самом дорогом и нарядном платье или в костюме определенного цвета). Указом 1680 года, по сути, вводилась униформа для прибывавших на государев двор служилых людей.

«Трапеза многоразличных брашен»

Царские застолья, в особенности пиры, занимали место в системе ценностей того времени между церемониалом и потехой, являясь одновременно частью официальной деятельности государя и его личного быта. Традиция пиров идет со времен Киевской Руси, когда князь был столь тесно связан со своей дружиной, что и воевал, и постоянно пировал с ней. Пиры, устраиваемые для слуг-придворных, а не для иностранных послов и резидентов, имели совершенно особый характер — демонстрировали нерасторжимую связь сюзерена и вассалов.

В Грановитой или других палатах царского дворца ставились длинные столы в несколько рядов, царский же стол помещался на возвышении. Места за столами гости, как правило, занимали в соответствии с местническими традициями. Записанная в XVII веке поговорка очень хорошо отражает этот порядок: «Чин чина почитай, а меньшой садись на край!» Рассаживаться следовало строго по иерархии родов и своему статусу: самым знатным — на лучших и ближайших к царю местах, за ними — представителям менее именитых родов, самым «худородным» — на дальних концах стола. Естественно, что местнические споры, возникавшие по любому поводу, чаще всего разгорались именно на царских пирах и застольях. Боярство считало страшным поруганием всего своего рода публичную уступку лучшего места за царским столом соперникам в «породе» и «службах». Поэтому во избежание публичных скандалов за столом в XVII столетии московские государи часто указывали своим гостям «быти без мест» (правда, это не останавливало князей и бояр, всё равно норовивших занять лучшее место и препиравшихся с соседями).

Самые масштабные пиры устраивались в дни поставления на царство, когда после обряда венчания в Успенском соборе новоиспеченный государь звал патриарха и весь священный синклит, а также всех приглашенных к себе на двор «хлеба ести». Такие застолья, как правило, были и самыми продолжительными — шли несколько дней кряду, — и самыми обильными. Еще одной их отличительной чертой было указание «сести без мест по чину». Так, в «Чине поставления на царство Феодора Алексеевича» читаем: «А как великий государь, царь и великий князь Феодор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, и великий господин святейший кир Иоаким, патриарх Московский и всея России, вошли в Грановитую палату, и святейший патриарх говорил “Достойно есть” и прочее по чину, и… сели за стол по чину на своих местех, а властем повелел государь царь сести за другим столом, по левую сторону от Благовещения. А боярам пожаловал великий государь царь, велел сести в боярском столе, по правую сторону от себя государя, что словет “кривой стол”; а бояре и окольничие все были без мест». Как уже отмечалось, то же в свое время сделали дед и отец Федора Алексеевича — «обезместили» венчальный пир.

Сервировка была довольно скудной. Австрийский дипломат Августин Мейерберг свидетельствовал: «На длинный узкий стол, покрытый скатертью из плохого льна, ставятся уксусница, перечница и солонка. Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножа и вилки не кладется никому, кроме знатных». Вместо салфеток могли употребляться капустные листья, но при Алексее Михайловиче уже начали подавать гостям расшитые платы. До XVII столетия подавали одну, скорее всего серебряную, тарелку на двоих, чтобы гости хлебали «уху» (так называли любые супы), повернувшись лицом друг к другу. Иностранцы порой отказывались есть таким образом, поэтому им начали подавать отдельные тарелки и приборы.