Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
– Следующий!
Полковник совсем развеселился. Радостно ставит ноль».
Словно в компенсацию за сурового артиллериста судьба послала александровцам преподавателя фортификации – настоящего благодетеля. Благодаря мягкости его характера сложная военная премудрость переставала быть непреодолимым препятствием к получению заветных офицерских погон. Вот как в изображении все того же Бориса Зайцева выглядела одна из репетиций по инженерному делу:
«Зато ученейший и старенький генерал по фортификации, кротостью больше походивший на монаха, подвергался беззастенчивым жульничествам. Правда, предмет его трудный. Хорошо ему, старичку в золотых погонах
А мы только укрываемся от разных репетиций… – да и вообще, разве можно такую науку, инженерно-строительную, усвоить в четыре месяца? Выход простой: самопомощь.
Пока генерал грустно объясняет что-то слабым, как у ветхого священника, голосом юнкеру у одной доски, к другим доскам, где томятся два других юнкера, летят подкрепления:
Повседневная жизнь Москвы выдранные странички из лекций.
– Господа, прошу потише!
Бывает так, что стрела с подкреплением упадет у самых ног генерала или он обернется в ту минуту, когда юнкер Гущин вслух читает бестолковому юнкеру Гундасову страницу учебника.
– Па-а-громче! Не слыш-но! Па-жалуйста, па-а-громче!
Генерал страдальчески вздыхает.
– Господа, я принужден буду налагать взыскание…
Все вытягиваются, лица беспредельно постны, добродетельны. Ни в какие генеральские взыскания никто не верит. Но конец странички Гущин через несколько минут читает все же тише.
– Па-а-громче! – слышится от доски. – Па-жа-луй-ста, па-а-громче!»
Вот так, по-школярски, осваивали юнкера военные премудрости. Ускоренное изучение строевого и полевого устава, небольшая практика в обучении солдат запасных полков, короткие полевые занятия, немного страданий на экзаменах – и готов прапорщик пехоты.
«Обучали нас, почти не учитывая требований шедшей войны, по устаревшим программам, – констатировал А. М. Василевский. – Нас не знакомили даже с военными действиями в условиях полевых заграждений, с новыми типами тяжелой артиллерии, с различными заграничными системами ручных гранат (кроме русской жестяной “бутылочки”) и элементарными основами применения на войне автомобилей и авиации. Почти не знакомили и с принципами взаимодействия родов войск. Не только классные, но и полевые занятия носили больше теоретический, чем практический характер. Зато много внимания уделялось строевой муштре».
Однокашник будущего советского маршала, П. А. Нечаев, тем не менее с пиететом вспоминал о выпусках военного времени: «Доучиваться и совершенствоваться нам предоставлялось прямо на фронте, для которого нас, собственно, и готовили, и можно с уверенностью сказать, что прапорщики армейской пехоты военного времени блестяще оправдали себя и с честью выдержали “экзамен”».
Но для того чтобы попасть во «фронтовую академию», юнкерам предстояло пройти через «разбор вакансий». По сути своей, это выражение обозначало систему распределения офицеров-выпускников по воинским частям.
В мирное время это происходило по давно сложившейся системе. Уже в январе юнкера старшего курса начинали обсуждать места будущей службы, характеристики полков, достоинства и недостатки мест их расположения. Каждый обзаводился справочником «Краткое расписание сухопутных сил», откуда можно было узнать о дислокации каждой воинской части.
Потомственные дворяне могли занимать вакансии в гвардейский полках (это давало хорошие возможности для карьерного роста), но последнее слово
В феврале юнкера заказывали портным офицерскую форму. В описании Б. М. Шапошникова это выглядело так:
«Составлялись списки, кто и у какого портного хочет себе шить, и затем само училище сообщало этим портным списки юнкеров, желающих обмундироваться у них. Мы же шли к этим портным, выбирали сукно, с нас снимали мерку и постепенно приступали к выполнению заказа. Каждому юнкеру на обмундирование отпускалось из казны 300 рублей. На эти деньги обычно шили мундир с шароварами, сюртук с двумя парами длинных брюк, шинель, два летних кителя, фуражку, барашковую шапку, две пары сапог, пару штиблет. Из этой же суммы заказывались эполеты, погоны и докупалось оружие – шашка и револьвер. Белье также входило в этот расчет. Кроме того, заказывался так называемый офицерский сундук для перевозки обмундирования».
Во время войны набор офицерских вещей изменился, хотя на него отпускалось казной все те же 300 рублей. Отправляясь на фронт, прапорщик был обязан иметь: две пары галунных и две пары суконных погон, суконную фуражку с козырьком защитного цвета, папаху серого каракуля, шинель солдатского сукна и образца (с крючками вместо пуговиц), защитный китель-мундир, темно-зеленые диагоналевые шаровары с красным кантом, две пары сапог (походные и выходные), ременное снаряжение. Кроме того, в его походном чемодане-кровати должны были быть: непромокаемый плащ, защитная суконная гимнастерка, к ней такие же шаровары, двубортная кожаная куртка, кожаные перчатки, шерстяной свитер, три пары нижнего белья, полотенца, носовые платки.
Понятно, что эти предметы обмундирования уже не шили на заказ, а покупали готовыми либо в магазинах офицерских вещей, либо на «ярмарках», которые устраивали поставщики в училищных манежах. Там юнкера могли подобрать себе предметы обмундирования нужного качества и по подходящей цене. Если комплект обходился дороже трехсот рублей, юнкер доплачивал из своего кармана. Если дешевле – получал разницу деньгами, которые, как правило, тратил на покупку памятной вещи: часов-браслета, портсигара или училищного нагрудного знака.
Еще сто рублей полагалось на покупку шашки, револьвера, бинокля и компаса, но эти вещи военное ведомство выдавало «натурой», получая взамен подписи в соответствующих ведомостях.
Такой порядок был установлен после безобразий, творившихся в первые дни войны. Когда сотни офицеров, призванных из запаса, кинулись приобретать оружие и снаряжение, продавцы немедленно взвинтили цены. Так, «Московский листок» писал в июле 1914 года: «…в некоторых магазинах, торгующих офицерскими вещами, запрашивают с запасных за шашку, стоящую обыкновенно 7–8 руб., по 40 руб., за револьверы Нагана, стоящие с патронами по 25 руб., – по 75 руб. За фуражку требуют 4 руб. 50 коп., тогда как она стоит 1 руб. 50 коп. За кобуру для револьвера требуют 5 руб., за брезентовую накидку – 30 руб. и т. д. Офицеры решили обратиться к г. главноначальствующему с просьбой о защите их от разнузданности продавцов, запрашивающих такие сумасшедшие деньги».