Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Очень серьезным испытанием была медицинская комиссия, которая выбраковывала кандидатов при малейших дефектах здоровья. Особенно тщательно проверяли зрение. Поступая в училище, Б. М. Шапошников больше всего волновался перед встречей с врачами: «Беспокоился, окажусь ли годным? В те времена полагалось, чтобы объем груди равнялся половине роста, а так как мой рост достигал 175 сантиметров, то несоответствие объема грудной клетки вызывало у меня опасения. Моего старшего брата Александра три года призывали на военную службу, но так и не призвали, потому что объем грудной клетки не соответствовал его росту. Строгий медицинский осмотр прошел для меня вполне благополучно, и в ведомости, вернее в протоколе комиссии, я увидел отметку “годен”».
ПРИМЕТЫ
Московское скаутское движение зародилось в годы Первой мировой войны
Во время врачебного осмотра происходило распределение будущих юнкеров по ротам в зависимости от антропометрических данных. Самые рослые и стройные попадали в первую роту («Его Высочества» [7] ), самые красивые – в третью. При ней числилось училищное знамя, и традиционно считалось, что сопровождать святыню на парадах под пристальными взорами высокого начальства должны юнкера самой привлекательной внешности. В остальные роты распределяли по ранжиру.
7
Приказом императора от 18 февраля 1906 г. наследник престола цесаревич Алексей был назначен шефом Московского военного училища, которое с того момента стало именоваться Алексеевским.
Юнкер-алексеевец выпуска 1915 года вспоминал: «В числе поступивших со мной было громадное количество “верзил”, и к моему огорчению, я, предназначенный на медицинском осмотре в роту Его Высочества, оказался на левом фланге 3-го взвода 2-й роты. На правофланговых роты Его Высочества не могли подобрать обмундирования и пришлось спешно им шить все по мерке. Между прочим, один из них был брат небезызвестного в те времена футуриста Бурлюка. Каждая рота носила у юнкеров свое прозвище: Его Высочества рота – “крокодилы”, вторая – “извозчики”, третья – “девочки”, четвертая – “шкалики”, пятая – “барабанщики”».
До войны курс в Алексеевском училище состоял из четырех рот; в военное время их стало пять, затем восемь, по 150 юнкеров в каждой.
В автобиографическом романе «Юнкера» А. И. Куприн упоминал «упрощенные титулы» рот, бывшие в ходу среди александровцев. Первую называли «жеребцы Его Величества» [8] . Вторая носила прозвище «звери» или «извозчики»:
«В нее как будто специально поступали юноши крепко и широко сложенные, такие рыжие и с некоторой корявостью. Большинство носило усики, усы и даже усищи. Была молодежь с коротенькими бородами (времена были Александра Третьего).
8
Традиционно шефами Александровского училища были русские цари, начиная с Александра II.
Отличалась она серьезностью, малой способностью к шутке и какой-то (казалось Александрову) нелюдимостью. Но зато ее юнкера были отличными фронтовиками, на парадах и батальонных учениях держали шаг твердый и тяжелый, от которого сотрясалась земля».
Судя по рассказу Б. К. Зайцева, в 1916 году первая и вторая роты сохранили свои прозвища:
«Пока не пришел офицер, развлекаемся, как умеем. У нас свои задиралы, у них свои.
– И-го-го-го! – гогочет какой-нибудь наш Гущин, румяный и веселый парень. – Го-го! – и делает вид, что поднимается на задние ноги, скачет на одном месте…
– Эй, извозчик, – кричит правофланговый жеребец, – в Большой театр, полтинник! Живо! В Оперу опоздали!
Гущин копытом роет землю».
Третью роту, как и в Алексеевском училище, называли «девочки» или «мазочки». В этом случае источником шуток служили отпускные билеты желтого цвета, по которым юнкера
Четвертая – «блохи», а позже, по воспоминаниям П. П. Шостаковского, – «вши». «Кличка несправедливая, – считал А. И. Куприн, – в самом малорослом юнкере было все-таки не меньше двух аршин с четырьмя вершками» [9] . Видимо, «наполеоновский» комплекс заставлял «блох» постоянно бросать вызов более рослым однокашникам: «…четвертая рота Александровского училища с незапамятных времен упорно стремилась перегнать прочие роты во всем, что касалось ловкости, силы, изящества, быстроты, смелости и неутомимости. Ее юнкера всегда бывали первыми в плавании, в верховой езде, в прыганье через препятствия, в беге на большие дистанции, в фехтовании на рапирах и эспадронах, в рискованных упражнениях на кольцах и турниках и в подтягивании всего тела на одной руке».
9
160 см.
С 1910 года в Александровское училище набирали по 600 юнкеров, которые были разделены на пять рот. В Первую мировую войну прием увеличили до 1600 человек.
После распределения по ротам свежеиспеченные юнкера проходили через первый обряд приобщения к военной службе. Каждый, кто побывал новобранцем, его хорошо знает: стрижка «под машинку», баня, получение обмундирования, расставание со штатской одеждой.
Дальше начиналась подготовка к принятию присяги. В мирное время этот период длился с 1 сентября по 5 октября, в войну он был сокращен до двух недель. От молодых юнкеров («фараонов», как их называли в Александровском училище; «козерогов» – в Алексеевском) добивались четкого выполнения строевых приемов и требований уставов. Молодых людей учили быстро подниматься утром по сигналу горниста, красиво заправлять свои койки, поддерживать внешний вид «на ять»: обмундирование безукоризненно чистое, сапоги, бляха ремня, пуговицы надраены до блеска.
Пока юнкера младшего курса не овладевали всеми тонкостями поведения на улице и в общественных местах, их не выпускали за пределы училища. О том, как размазне-интеллигенту («шляпе» по училищной терминологии) трудно было овладевать строевыми премудростями, вспоминал Б. К. Зайцев:
«Мы, вновь прибывшие, называемся “фараонами”. Нас надо обломать, хоть сколько-нибудь привести в военный вид и только тогда можно пустить в отпуск (мало ли опасностей на воле: а вдруг встретишь генерала, да не станешь вовремя во фронт, прозеваешь резвого капитана, только что вернувшегося с фронта? Сядешь в театре, не спросясь у старшего по чину офицера? Жизнь сложна). И вот, кто хочет в субботу идти в отпуск, должен выдержать “экзамен чести”.
Это для шляп дело нелегкое. Казалось бы, не так уже хитро: бодро и весело подойти, остановиться, сделать под козырек, отрапортовать, повернуться и отойти… Но это целая наука! Элементы гимнастики (может быть, и балета) входят сюда. И немало надо попотеть, прорепетировать со своими же, прежде чем командир роты пропустит».
Вместе со «шляпой» среди юнкеров в ходу было слово «шпак», означавшее всех обделенных судьбой, кто не принадлежал к военному сословию. Или, проще говоря, штатских. В памяти А. И. Куприна сохранилась старинная песня, где был такой куплет:
Терпеть я штатских не могу И называю их шпаками, И даже бабушка моя Их бьет по морде башмаками.Отрекаясь от позорного прошлого, юнкера Алексеевского училища накануне принятия присяги устраивали «похороны шпака». Этот обряд не был предусмотрен ни одним уставом, но начальство делало вид, что ничего не ведает. Даже в военное время юнкера ускоренных выпусков продолжали поддерживать традицию. Один из них оставил описание «похорон шпака», происходивших в 1915 году: