Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Стоит отметить, что по своему устройству Братское кладбище имело некоторые принципиальные особенности. Не зря его создатель инженер Шестаков досконально проштудировал иностранную литературу по похоронному делу, а также с целью изучения объездил кладбища Петрограда, Риги и Севастополя.
На плане Братское кладбище напоминало регулярный английский парк. Идеально прямые аллеи четко делили его территорию на равные прямоугольные и ромбовидные кварталы. После присоединения дополнительного участка земли, выделенного Ведомством государственных уделов, сложился окончательный вариант планировки: от Петроградского шоссе к Преображенскому
«Разделенные верой, они были объединены Родиной и еще больше тем, что отдали за эту Родину свою жизнь, – дал оценку этому небывалому явлению современник, писатель С. И. Яблоновский (Потресов). – Более этого объединения нет, и поэтому так естественно желание народа дать на своем Братском кладбище последний приют всем погибшим на войне, не различая ни религии, ни национальности».
Сама по себе эта благородная идея не вызывала сомнений, но ее претворение в жизнь было связанно с ломкой вековых устоев, поэтому сразу же натолкнулось на трудности.
Первыми это испытали на себе родственники погибшего на фронте подполковника Щипчинского. Они решили похоронить его на Братском кладбище, но встретили отказ со стороны представителей католической церкви. Только после длительных и сложных переговоров был найден компромиссный вариант: могилу подполковника Щипчинского выкопали как бы в стороне, отделив от остальных захоронений полоской земли.
Самое интересное, что очень скоро в связи с могилой подполковника Щипчинского возникла новая конфессиональная проблема. Когда он был убит, его боевой товарищ подполковник Соловьев сделал распоряжение: если погибнет – похоронить рядом с другом. Случилось так, что смерть настигла Соловьева ровно через месяц после гибели Щипчинского. Но на этот раз православное духовенство воспротивилось тому, чтобы «истинно верующий» лежал в земле рядом с католиком.
«Спасительницей положения, – писал о разрешении конфликта С. В. Яблоновский, – явилась узенькая дорожка, пролегающая между могилами. Она явилась тем формальным рубежом, который позволил сойтись вместе, в последний покой, людям, которые не понимали, что религия, Бог могут разлучать тех, кого объединили дружба, одинаковое служение Родине и мученическая смерть за Родину».
Братский мемориал отличался от остальных московских кладбищ и принципом оформления захоронений. Здесь на могилы не ставили ограды, а окружали их живой изгородью из кустов сирени, жасмина и спиреи.
В теплое время года могильные холмики обкладывали дерном и засаживали цветами.
По поводу оформления могил живыми цветами С. В. Пучков специально обратился к москвичам. Речь шла о традиции возлагать на могилы металлические венки. Элементы таких украшений, сделанные из жести, под действием дождей быстро ржавели, и венок терял презентабельный вид. Чтобы не обезображивать могилы ржавыми конструкциями, хранитель Братского кладбища предлагал простой выход: вместо покупки венков вносить деньги в кладбищенскую контору и уже из этих средств оплачивать постоянное украшение могилы цветами.
В идее отказа в условиях военного времени от покупки венков доктор Пучков был не одинок. Один из читателей «Раннего утра» выступил на страницах газеты с предложением: «…отречься от некоторых традиций, которые стали теперь
Но вернемся на Братское кладбище. Как оно выглядело обычным летним днем, описал С. В. Яблоновский:
«Старый огромный и необыкновенно живописный парк. Аллея за аллеей, тянутся ветвистые липы; потом вдруг, расстраивая их ряды, соберутся в группы белые, словно обернувшие свои стволы в бумагу, березы, и снова ряд лип, да порою выделяются строгой, темно-зеленой хвоей старые сосны и ели.
Хорошо в этом парке. Хочется бродить, мечтать, забыть обо всем на свете. Но ведь не забудете, потому что ваше внимание давно уже привлекли к себе длинные правильные, многочисленные ряды ярко-зеленых прямоугольников, точно красивые, любовно, тщательно отделанные маленькие огородные грядки, и вы знаете, что это такое.
Прямоугольнички-грядки такие хорошенькие; они так стройно и весело побежали вдоль аллей, не мешая старым, склонившимся над ними деревьям, словно малыши-детвора под ногами у взрослых и стариков. И посредине каждой такой грядочки растут красивые цветы, и воткнута в каждую деревянная новенькая дощечка. Не знай вы – вы подумали бы, что на дощечке написано название этих красивых цветов. Но вы знаете и к веселым, нарядным грядочкам подходите с тревогой и неясным страхом. Читаете на дощечках: рядовой такого-то полка… имя, отчество, фамилия, годы, где и когда убит… И на другой, и на третьей, и на десятой, и на сотой, на тысячной – все одно и то же, все одно и то же, все одно и то же…
Это – создание еще кипящей войны. Там, на полях битв, исчезают, навсегда исчезают люди; здесь прибавляются все новые и новые аккуратные, тщательно выложенные газоном и усаженные цветами могилы.
Могилы авиаторов на Братском кладбище в Москве. Открытка (из коллекции П. Д. Цуканова)
Братское кладбище. Там, где происходит страшная битва, – там их во много раз больше, с наскоро насыпанными холмами, с крестами из ивовых прутьев, затерявшихся; много выросло за этот год таких же могил среди кладбищ больших и маленьких городов, – а это единственное пока кладбище-памятник, где погребают только одних воинов, где в стройные ряды снова собираются выбывшие из строя воины. Господня армия.
Везут, везут сюда своих дорогих покойников те из родственников, которые имеют возможность это сделать. Вот и сейчас копают новую могилу; ярко желтеет на солнце вынимаемый аккуратными четырехугольниками песок. Это – могила для прапорщика Шмита.
А вот на скамейке сидят две дамы в трауре с сосредоточенно-грустными лицами. Эти, кажется, уже похоронили и не могут уйти отсюда, из этого живописного, а для них такого страшного уголка…
Заходим в часовню. Она вся увешана венками. Любовно украшена, с текстами из Евангелия. Венки от офицеров товарищам, венки от солдат своим погибшим офицерам. Посредине часовни стоит гроб офицера, умершего от отравления газами.